Мальчик был светловолосый, голубоглазый, слегка пухлощёкий и чуть-чуть конопатый. Улыбка, что лучик солнца, а ровные зубки сверкают, словно чистейший жемчуг, поднятый со дна морского. И всё в нём было правильно. Без зла и изъяна. Непорочное и чистое детство во плоти. [...] Лиам прошёл тяжкими и тернистыми тропами прежде, чем стать Перстом Дэуса, Воином Света, рыцарем Ордена Праведного Образа – паладином. [...] Лиам, натянув капюшон почти до подбородка, заросшего седеющей бородой, горбился в седле. [...] На той стороне ущелья заканчивалась территория священного государства Атерос.
Впереди чароплет, две седмицы его не видать было, — мрачный, губы поджаты, зенки впавшие омутами темнеют. А за ним малышка лет четырех отроду. Личико чистенькое, свежее, кудри золотые, глазищи васильковые в землю скромно потупила — ни дать ни взять светлый дух с небес на землю грешную спустился.
Её сны мертвы. И вряд ли когда-нибудь оживут.
Джонни Рэйвэн "Сидхэ́ " Лоссаис стоял на вершине башни. В руках он держал прекрасный лук из черного дерева, сухожилий и роговых пластин – великолепное оружие для великолепного стрелка. Над головой сияла бледная царица ночи. Внизу на площади замерла огромная толпа. Сегодня в Лунном Дворце собралась вся знать лесов Мэль’ваари – представители Чёрных и Серых домов. Они стояли ровными рядами, тёмными и одноликими изваяниями, молча взирая на совет старейшин и приближённых будущего короля.
— Ну-у, н-не с-скажите… — заикаясь, протянул тощий старик слева. От него нестерпимо разило мускусом. Голову старика украшал алый тюрбан, кажущийся диковинным даже в театральном шатре. Тонкая шея едва удерживала вес головного убора. Иссохший, как старый кокос, череп старика трясся, придавая сходство с игрушечным болванчиком. — Я з-здесь уже т-третий раз. И в-весьма, весьма в-впечатлён.
Главные герои - совы Чароит и Селенит. А также схватка между летучими мышами и совами
Мерсер медленно поднимает руку. Кому предназначался этот знак? Кому-то там, во мраке, но уже поздно. Его люди начинают озираться, и почти одновременно — падать. Безголовое тело стригоя пляшет, как чудовищная марионетка, настигая конвоиров раньше предсмертных хрипов их товарищей. Голова наблюдает бесстрастно.— Бегом, бегом, бегом! — орёт Саймон, стреляя поверх голов. На лице Лизы ужас и брызги крови, но это чужая кровь. Люди Мерсера тщетно расстреливают марионетку, сорвавшуюся с нитей.— Стой, тварь! Стой, или я стреляю! — ревёт Мерсер, направив пистолет на Марту. — Помнишь свою дочь? Помнишь, как ты решил, что я блефую?!
В глазах Марты отражаются сполохи. В глазах Марты — невероятная решимость. О, она помнит. Она всё помнит. Свой стаканчик реальности она получила давным-давно.
Девочки плотней задернули шторы и, подсвечивая себе фонариком, принялись разбирать книги. Удача! Первая же оказалась целиком черной. И даже обрез каким-то красновато-каричневым. Кровь?
Они открыли книгу наугад, и Васса прочитала: « Госпожа Труда, а правда что вы ведьма? — спросила девушка.
Госпожа Труда тотчас же превратила ее в полено, бросила в камин и размешала».
Что ж, Тумейни, ты имеешь право знать, - решился Трёхликий и признался. – Я тот, кто встретился тебе у ручья, когда ты был отроком. Я та, кого ты встретил дорогой в Тисовом лесу и не пожалел разделить с ней всю свою еду. Я - Иалу, Я - Тэйя. И я - Бадру. Ты уже догадался, кто я такой?
- Сноправец! - еле слышно вымолвил изумлённый старик. – Трёхликий повелитель. Так вот каковы твои лица.
- Да, Тумейни. И ты первый смертный, кому я открылся.
Короткий крик.
Тьма.
Красный свет голограммы понемногу затухает. Толпа наверху покидает церковь. Слышу смех, меня зовут сослуживцы, голова раскалывается. В мозгу вихрь мыслей, но все они вертятся вокруг лежащего на полу револьвера.
– Да! Да! – твердят голоса. – Жми на курок!
Боком ползу к дымящемуся трупу Старика. Плечо и колено ноют с удвоенной силой.
Смех.
Проверяю барабан – три патрона.
Подношу ствол к виску.
Смех.
Стоны.
– Да! – орут голоса.
В куртке старика звонит телефон.
Неизвестный номер.
– М-м-м… Привет…
Писк.
Изображен самый таинственный персонаж рассказа - Грон, в двух своих "обличиях": когда он "молодой, привлекательный, с тонкими чертами лица и светлыми волосами", и в образе О'Делани- уже "обрюзгшего мужчины, носатого, седого, с пышными бакенбардами и внимательными карими глазами", с "изящной деревянной тростью". И в центре композиции - синий магический браслет. Город покрыт иллюзиями, хотя кое-где просматриваются старые стены домов. Зима, идёт снег.
– Хватит, — раздался спокойный голос, и Марта вздрогнула, роняя рассыпающуюся пеплом бумагу. – Твоя латынь ужасна, женщина! Избавь меня от этой речи!
— Пойдём с нами! — зашелестели голоса вокруг.
— Это… твой сон? — княжич терялся, не зная, на что смотреть. Вокруг танцевало, пело, плясало, волновалось бесконечное море масок, и каждая смотрела на него, пытаясь обойти провожатую и утащить Бажена вглубь скрывающихся в дымке переулков, где на каждом шагу звучала изумительная музыка, раздавался весёлый смех и песни.
— Да. Ты видишь в нём фальшь?
— Нет! Он… он настоящий!
Внутренняя книжная иллюстрация к рассказу "Хы-хы, или укрощение Селедкиной"
Цитата:
— Жуля! Жуля, ко мне!
Не хочется вылезать из-под дивана. Здесь темно и прохладно. Это пещера, говорю я себе. Сумрак, влажные камни и сталактиты на потолке.
— Жуля!
Ну, ладно. Вылезаю из мглы дивана на божий свет. Что угодно, юное создание?
…Зазевался. Уж не знаю, как он извернулся – может, на дыбы вставал? – да только морда рогатая уже передо мною оскалилась! И пролом ещё слишком узкий, зверь шутя перешагнул… Нет! Не пропущу. Отпихнул левой рукой язык-змею, замахнулся топором – э-эх!
…Гром! Меня на колени бросило. Топор выронил, за жерди схватился, а они туда-сюда заходили. Землетрясение? Вихрь налетел, ударил, глаза запорошил. Протираю, слезами давясь. Не пойму, где мушруш? Или… Не гром – рык львиноголового. Не вихрь – удар крыльев орлиных. Это Анзуд на гадину налетел, в бока чешуйчатые впился. Рёв, шипение, визг, вой!
Герой рассказа - юный художник Рэндал, у которого есть чудесный ключ от волшебного мира. Художник верит в существование этого мира, рисует его, однако окружающие считают его чудаком. Последняя его картина – белая башня на закате, на берегу моря. В конце рассказа за Рэндалом прилетает дракон и уносит его в другой мир.
Тихий плеск волн о борт корабля. Скрипучая перекличка канатов и досок также почти безмолвна. На многие, многие, многие дали видно лишь тёмную, усыпанную острыми блестяшками звёзд полноту.
Кажется, будто нет никого нигде.
Только боги смотрят сверху и снизу на это маленькое судно. И непонятно, то ли небо отражается в море, то ли море — в небе.
Мальчишка забрался на самый нос. Он думает, если нагнуться: сорвёшься и будешь падать долго, пока не стукнешься о небесный край; или наоборот, свесишься и зачерпнёшь ладонью пару огоньков?
Медленно-медленно выпрямилась она, и от ее ног побежали по воде круги – все шире, шире… вот уже все озеро взволновалось, заходили волны, как перед штормом, вздыбились длинногривыми конями, всплеснули чаячьими крыльями – и поднялась из глубин всем волнам волна, едва ли не выше городской мечети. Искристо-голубая, окаймленная белой пеной, вздымалась она все выше… и показался в сверкающих брызгах корабль с оборванными парусами.
Тихий плеск волн о борт корабля. Скрипучая перекличка канатов и досок также почти безмолвна. На многие, многие, многие дали видно лишь тёмную, усыпанную острыми блестяшками звёзд полноту. Мальчишка забрался на самый нос. Он поднял голову, открыл глаза и вновь безначальность звёздную для себя открыл. В чертогах, переливающихся-чёрных, он соединил наиярчайшие из огней, будто бы строя маяк. У Маяка причалила Лодка, а из Лодки выпал Горшок, из Горшка лакает Кошка, а её прогоняют Три Старца, недалеко от них до Быка, которого обвил Змей на полнеба. Вот уже Змей растянулся по небу — голова на четыре звезды...
Клубок поднялся на четыре мягкие лапы и деликатно откашлялся.
Существо, кажется, собиралось ответить. Возможно, даже что-то по делу, но в этот момент массивные ледяные створки с треском распахнулись, и на пороге возник невысокий толстячок. Розовощёкий, красноносый. Обширная лысина на макушке, обрамлённая остатками седых волос, жизнерадостно пустила зайчика в луче одинокого фонаря. Белая борода задорно топорщилась. Общую картину сходства с новогодними открытками довершал толстый красный свитер. Ни дать, ни взять – добрый Дедушка Мороз в домашней среде обитания.
Холл они проскочили со свистом, и местами даже со звоном – Стелла ненароком зацепила какую-то резную финтифлюшку. За холлом так же быстро промелькнули двери в игрушечный и кондитерский цеха. Возле склада подарков пара йети с грохотом резалась в шашки на поддавки.
– Лентяи! Работать кто будет? – крикнул Генрик на бегу. Йети прервались, чтобы проводить его хмурым взглядом. Один внушительно уронил базальтовый блин, служивший шашкой, на размеченную мелками под игру плиту пола. Первый помощник прибавил ходу.
Женщина в Белом истаяла облачком пара.
Женщина в Красном растеклась кровавой лужей.
Обступившие их люди один за другим снимали маски, а Бажен всё озирался, тщетно пытаясь уйти от безликих образов, что наседали на него.
Ритмичный стук раздавался впереди. Траппер остановился, вслушиваясь. Стук приближался. Итан приник спиной к стволу, слившись с тенью. Достав из кобуры воронёный револьвер, он взвёл курок, положил ствол на сгиб локтя второй руки и замер. С ружьём охотиться удобнее, но Итан хотел не только добыть себе ужин, но и потренировать стрельбу из револьвера.
Вскоре кусты невдалеке раздвинулись, и показался зверь размером с собаку. Тело слепыша покрывала короткая бурая шерсть, узкую голову с крепким клювом венчал небольшой костяной гребень. Зверь повертел головой и направился к ближайшему стволу. Он прислушался, наклоняя голову вправо и влево, а затем стал долбить кору. Слух у слепышей отличный, но зрение паршивое, за что и получили своё прозвище.
...а затем у неё на глазах летучие мыши слились в единый клубок из трепещущих крыльев, в чёрную точку, которая замерла среди свинцовых туч.
И раскрылась во что-то другое, громадное и жуткое. Два кожистых крыла, увенчанных когтистыми пальцами, длинный хвост, — вот что успела разглядеть Апрель, прежде чем тварь начала расти там, в небе, накрывая тенью весь город до горизонта. Дождь стал беззвучным, мир провалился во мрак — и из самого сердца мрака вдруг зазвучала песня, прекраснее которой Апрель не слышала.
На берег Сулех-Айлата пришли все, кто мог ходить, ибо понимали, что решалась судьба Зедан-Ала. Появился и Хасан, весь в черном, с девушкой в белом платье, белокожей и золотоволосой.
Анюта преобразилась: суставы обросли шипами, кожа – чешуёй. Запавшие глаза почернили, будто налились кровью, а потяжелевшая челюсть наполнилась рядами острых клыков.
Смерть должна приходить на акт умерщвления живущего в чистой и выглаженной мантии, соответствующей ее рангу......При себе необходимо иметь..... парадную косу..... золотую или серебряную на выбор....В четверг утром Смерть встретилась с наблюдателем – Багровой Смертью......Смерти нужно всего лишь добраться до Книги Судеб и вписать имя бармена и новую дату смерти, например через 60 лет, а не сегодня..... в рукаве остался лишь небольшой клочок с датой смерти через 60 лет.
— Всё моё имущество: эта лютня, конь и отцовский меч!» — «А харя? — звеня бубенцами, издевался шут, указывая пальцем. — С такой мордой не петь, а навоз перекидывать!» — «Играйте, — взмахнула шёлковым платочком герцогиня Изабелла, а затем погрозила карлику. — Мессир Вальтер, не встревайте! Простая внешность и одежда не помеха истинному менестрелю. Возможно, перед нами новый Дитмар фон Айст». — «Как прикажете, Ваше сиятельство! — ухмыльнулся шут. — Ну-с, послушаем менестреля из хлева».
анцовщицу звали Адель. Филдрэт приходил к ней каждый вечер. Пробирался в каморку с сундуками и прятался. Вся жизнь Фила свелась к ожиданию нескольких часов открытой крышки сундука. Потом они говорили. Мутант и кукла. Филдрэт рассказывал о мире снаружи, и тот наполнялся смыслами для него самого. Он говорил о небе и звёздах, о городской суете и детстве. Вспоминал, как подолгу сидел на берегу залива и наблюдал за течением мутных вод. Иногда они просто молчали. Адель не сводила с Филдрэта глаз, а он удивлялся, что не противен ей, такой прекрасной и неземной. Рядом с ней Фил чувствовал себя уродом. Выродком, которому повезло созерцать совершенство
Тело мутанта, лишённое большей части внутренностей, напоминало целлофановый пакет. Адель обернулась в бесформенную массу оболочки, как в скафандр, и направилась к выходу.
— Небо… Покажи мне небо, Филдрэт, — проронила Адель, оставляя позади кровавый след.
— Знаешь, няня, я бы не удивилась, узнав, что это она по ночам из петухов кровь высасывает, — заявила с ног до головы намыленная Люся.
— Бог с тобою, что ты говоришь! – отозвалась старушка, быстро перекрестившись мокрой рукой.
