Атакующие не дождались сигнала, ведь всё обговорено заранее.
Как обычно, самые быстрые и сильные вырвались вперёд, к славе…
Или – к гибели. Закружились сумятицы первых схваток.
Картина начавшегося боя завораживала. Вот сцепились, переплелись
и рухнули в Океан два неуступчивых – видно, молодых! – бойца…
«Бе-е-е-ги! — пели охотничьи рога вслед выбивающемуся из сил золотому королю-оленю.
«Не уйдёш-ш-шь! Не уйдёш-ш-ш-шь!» — хищно шипели стрелы.
«Ло-о-ови-и-и!» — выл вожак, гладкий чёрный пёс, ведя стаю.
«Окружай, рви, хватай!» — гремела в ответ свора.
Охотники улюлюкали, подгоняя лошадей. Лошади яростно отжёвывали мундштуки. С дрожащих храпов летели клочья пены. Бока лоснились от пота.
Олень оступился, захромал, замер, не в силах бежать.
Юный всадник с белым бесстрастным лицом вскинул золочёный лук. Принц человеческий целил в сердце королю лесному.
Олень выставил рога, отгоняя псов, и простонал:
— Альвергор, погоди. Я не прошу пощады, ты не пощадишь, — в огромных тёмных глазах мелькнула боль. — Мой лес отныне принадлежит тебе…
Кто-то из гномов за моей спиной зажёг свет, и я увидела сидящее перед дверью существо. Ростом оно оказалось с домовика, но не в пример худее. Домовые всё больше коренастые и основательные, а этот тонкий, что щепка.
Рыцарь прицепил меч, надел шлем и уселся в повозке удобно. Затем взял копье, примерился и, отталкиваясь им, погнал повозку к обрыву. Дракон бесшумно спланировал и занял позицию за его плечами. Рыцарь старался изо всех сил, и повозка очень быстро набирала скорость. Держась чуть выше развевающихся перьев, дракон не отставал.
Питер немного полюбовался картиной с мышками, затем снова выглянул в коридор.
– Сэр Дворецкий! – крикнул он. – Завтрак, пожалуйста!
Через минуту в комнату вошел бодрый, подтянутый старик, неся в руках серебряный поднос с бутербродами и кофе.
– Завтрак, сэр Питер! – доложил он.
– Благодарю вас, сэр Дворецкий. Туда, пожалуйста! – художник привычно махнул рукой в сторону мольберта.
И Дворецкий аккуратно поставил поднос на храбрую, дерзкую, коварную табуретку.
Крысоловка бывает безжалостной и не делает в этом различий. Прав ты или виноват, стар или молод, живёшь здесь уже много лет или явился вчера – однажды она проедет по тебе паровым катком, вытряхнет из тебя душу, и ты можешь только молиться, чтобы это произошло не сегодня.
“……Тогар не оставлял нерадостных дум: «Неужели Стеллана не понимает? Ох, женский разум!
……Надо поговорить с женихами по одному, убедить их в нелепости затеи. Объяснить пагубность этой свадьбы для всей Великой Степи! Поздно… Лучше обратиться к самим Незримым. Но примут ли они мою жертву? Старая кровь…»
Баронесса лежала на голых камнях, окровавленная, неподвижная. В сумраке комнаты на белой рубашке крупными кляксами темнела кровь. И было что-то еще…"" Но скорее я пытался передать драматизм ситуации, когда палач выполняет свою работу, но видит перо и в нем начинает рождаться сомнение, правильно ли он поступает.
Описание иллюстрации:
В основе иллюстрации - главные персонажи рассказа Киры Эховой ""Теория эволюции плюшевых мишек"" - добрая и симпатичная ведьма Эмма и Монстрик, похожий на потрепанного плюшевого мишку. Страшный и непонятный Чучельник так же присутствует в иллюстрации. За спиной главных персонажей рассказа мы видим оба его проявления - облако тьмы с огромным ртом, наполненным мелкими зубками, и странная мышка, выглядящая так, как-будто ее кто-то надел, как костюм, не подходящий по размеру. Каждый персонаж в иллюстрации отражает свою наиболее яркую черту: ведьмочка схватилась за голову из-за неожиданно возникшей в ее доме проблемы, Монстрик растерянно взирает круглыми глазами-пуговицами на зрителя, а мрачная темнота - Чучельник угрожающе склоняется над ними.
Выдержки из рассказа, послужившие основой для иллюстрации:
***
«Тьма легко стлалась над полом как отрез скользкого шёлка, подбираясь к намеченной цели, и выглядела бы не совсем материальной, если бы не рот. Большой, круглый, полный мелких острых и очень-очень материальных зубов. Такой рот крайне легко было представить присосавшимся к шее и жадно глотающим кровь. Или к виску, неторопливо пьющим чужие мысли. Или к самому сердцу, насыщающимся чувствами и жизнью.
Я на всякий случай сделал умный вид и кивнул, хотя пока ничего не понял.»
***
«– Довольно мерзкая тварь, – продолжила Эмма, – должно быть, он попал в дом на Подменную ночь. Иначе ему сюда никак не пробраться.
Я жалобно посмотрел на ведьму. Она поймала мой взгляд и вздохнула.
Подменная ночь – это ночь на новолуние. Обычно самая тёмная и нехорошая. Когда око луны почти не смотрит на землю, как правило, и творятся самые мерзкие делишки. Выползает всякая нечисть откуда ни попадя. Знаешь, говорят, что в темноте все кошки одинаковы. На самом деле, не только кошки. В Подменную ночь, когда слишком темно, любое существо из смежного мира может легко попасть в наш, прикинувшись каким-нибудь предметом или другим существом. То есть, поменяться с ним местами. Обычно это лучше всего удаётся тем, у кого есть особые навыки. Как у чучельника, например. Он крадёт сущность живых существ, как бы выпивает, высасывает её. Остаётся только пустая оболочка. Из неё он обычно делает чучело. Не спрашивай зачем. Я понятия не имею, может хобби у него такое. Но главный фокус не в этом. Главный фокус в том, что чучельник теперь – мышка».
***
«Из дыры, тем временем, вывалилось нечто, напоминавшее мышку весьма и весьма отдалённо. Вернее так: нечто, что носило мышку как костюм. И этот костюм было ему явно маловат на несколько размеров. Морду раздуло и вспучило, нос съехал куда-то набок, одно ухо торчало вертикально вверх, а второе скукожилось и скромно болталось в сторонке. Мышиное тело напоминало полусдувшийся футбольный мяч – рыхлое, аморфное, и оказалось приблизительно такого же размера. Хвост был неприлично задран и раскачивался, как сумасшедшая антенна на ветру».
***
«Да точно. Я был детской игрушкой. Любимым затасканным и затисканным плюшевым мишкой какого-нибудь карапуза. Деть рос, мишка старел и всё больше обтрёпывался. И, наконец, стал не нужен совсем. Но из сентиментальности старую игрушку не выбросили, просто запихнули поглубже в пыльный чулан».
Никаких особых правил поведения в этой камере нет – криокапсула надежно отделена от посетителей силовой стеной, бейся не бейся. Даже никакой черты нет, за которую не заходить, и Улисс подходит к стене вплотную.
Пенелопа в капсуле – как живая; не хватает только бесчисленных ее серёжек, бусинок, браслетов, потому что весь металл убирают, его с крионикой нельзя. Её волосы, синие от антоцианина, такой же длины, как и были, — и выбритые виски, и длинная смешная косичка из-за правого уха (как раз должна быть с бусинами и перьями, но нет). У Пенелопы очень спокойное и бледное лицо – такой он её почти никогда не видел при жизни.
Улисс невольно протягивает руку. Силовая стена искрит от его касания и не пропускает дальше. Ему всё равно не дотронуться, не дотянуться через стекло капсулы, через эти провода и трубки, не разбудить её – потому что она не спит, не видит снов, и потому не проснётся.
Молится Михаил. Неслышные слова вылетают изо рта облачками белёсого пара. Его Бог — в нём, бьётся измождённым сердцем в груди, растекается тягучей тяжестью в костях, наполняет силой уставшую душу. Тьма дышит ему в лицо, но он не отводит взгляда.
— Великий Хан Эрлэг получит тебя. Пусть не сегодня.
— Великий Хан Эрлэг получит тебя через двадцать три года, три месяца и двадцать дней.
Все так же ухмыляясь, они придвигаются ближе, садятся по обе стороны от Михаила, склоняются к его ушам и шепчут в них правду о будущем. О грядущем нашествии, о падении городов русских, о пламени и плаче, что охватят землю от края до края.
…Нэй углублялся в лес и видел всё больше отрывков из своей жизни.
Какие-то были счастливыми, какие-то грустными: где он один, где он с товарищами, где он сражался, а где отдыхал, где мечтал, а где плакал.
Его разбудил проводник, которого Счастливый Номер ни за что бы не принял за проводника: на нем была жилетка вроде тех, что хиппи таскали в шестидесятые, облепленная разноцветными значками, и засаленная фуражка.
– Ваша остановка, – сообщил он, глядя на Счастливого Номера с неясным сочувствием, – прошу покинуть поезд. Оружие, наркотики, музыкальные инструменты?
Счастливый Номер помотал головой и пробормотал что-то неопределённое в ответ, надеясь, что его не заставят предъявлять билет. Ни один вопрос, что стоило бы сейчас задать из соображений осторожности, не пришёл ему в голову.
...Когда у костра неслышно появился Люпус, зайцы уже беспокойно шевелили носами и нервно подскакивали на месте. Жёлтые глаза волка хищно блеснули, отразив пламя костра…
""– Как мне доехать до замка Драм? – вопросом на вопрос ответил человек. Одна из ворон сердито каркнула.
Фомор валко переступил с ноги на ногу, замотанной рукой показал направление: – Туда езжай. До деревни доберешься скоро. Человек, даже не кивнув, тронул поводья. Кобыла устало фыркнула, неуверенно шагнула, пробив копытом наст. – Не каждый, кто идет в замок, возвращается оттуда, – прохрипел фомор. – А я ведь знаю, кто ты. Тебе не будут рады. В этот раз человек не промолчал.
– Мне нигде не рады. Но я везде нужен, – и ветер подхватил его слова, закрутил в снежном вихре и уволок прочь.""
Дракон был здесь. Его огромная, антрацитово-чёрная туша, покрытая блестящей в солнечных лучах чешуёй, нависала над лежащим телом юного рыцаря, похожим на безжизненную сломанную куклу.
«Опоздал!».
