Из темного провала на поверхность поднималось четверо дрожащих фигур. Грязные и худые - они поддерживали друг друга и шаг за шагом упорно двигались к свету. Наконец появившись на скальном пяточке, они жадно глотали свежий ночной воздух, подставляя алеющему на горизонте рассвету свои бледные изможденные лица.
Это была пара людей. Пара влюбленных… Они сидели вплотную друг к другу, будто не желая расставаться ни на мгновение, и держались за руки. На их лицах читались спокойствие, безмятежность и умиротворение.
Кем бы ни был скульптор – он, без сомнений, был весьма талантлив. Люди древней цивилизации казались живыми. Словно вот-вот кто-нибудь из них шевельнется, сойдет с каменного пьедестала и спустится вниз.
Сестрёнка Анечка проползла под ногами, везя по полу ярко раскрашенный деревянный паровозик.
Отец сидел в кресле, поводя пальцем в воздухе, словно дирижируя невидимому оркестру или совершая магические пассы.
Все вокруг кишело цветными змеями, поэтому я ступала очень осторожно. Наконец, я добралась до холма, точнее, огромнейшей кучи камней, битого стекла и цементных глыб. Здесь я опустилась на колени и воззвала к духу фабрики, прося его прийти. Он явился, угловатый, дырявый, просвечивающийся в лунном свете, с самое большое дерево высотой. Сделан он был из кусков старого металла, и на плечах своих имел череп слона.
Склонившаяся фигурка танцовщицы казалась детской, почти игрушечной. Её кожа была мягкая как воск, белая как лёд. Филдрэт затаил дыхание, боясь вспугнуть куклу, словно дикого зверька. Но валяться было неловко.
...Радужная вырвалась из-под крыши воларни в опутанное солнечными нитями синее летнее небо, закружилась в тёплой метели тополиного пуха. Как же хорошо, хорошо! По крыльям нежной щекоткой скользнул ветер, подхватил её, лёгкую, точно детский смех, вознёс высоко-высоко. Сизому никогда не догнать...
Разглядывая себя перед сном в чудесное зеркало, Илайна видела, что она – не иначе, как от такой жизни – расцветает на глазах. Волосы стали только гуще, подросла грудь, постройнели ноги. Чище и белее сделалась кожа, приобрели жемчужный блеск зубы, похорошели ногти. Исчезла даже ненавистная родинка на виске.
Богиня проглотила меня, и толпа счастливо взвыла. Нутро «матери» было тёплым, податливым, почти живым, но я слышала, как в глубине вздувшегося брюха скрипят механизмы, щёлкают электрические искры, как болтают о своих проблемах и радостях послушники-инженеры.
Её крылья были сотканы из самых невозможных оттенков, а крохотные пёрышки, точно диковинное платье, охватывающие тело, переливались и блестели. А сны, что она свивала для него, Элоя…
«Хмель от разбавленной водки выветрился из меня ещё во время драки, но голова до сих пор мутная, как вода в луже под сапогами. Дождь продолжает лупить по прохудившимся крышам домов, икона на фонаре следит за парочкой на автобусной остановке. Смотрю на фонарный столб, хочу опереться на него и отдохнуть, но тут же сторонюсь этой идеи, остановиться – это почти присесть, присесть значит пустить слюни по поводу своей никчёмности.
Щемит грудь, начинается неконтролируемое погружение в эмоции, становится сложно отличать мысли от голосов в голове.
Вот уже мотоцикл со стоянки моргает мне фарой и как бы спрашивает: «Ты зачем моего хозяина избил? Как же мы с ним теперь ездить будем? Ах да, что тебе терять, ты же уже одной ногой в крипте».
За ним врывается целый хор.
Плач детей той угрюмой тётки, хруст сломанных костылей, протяжный вой жены лысого мужика над больничной койкой, начальник, делающий выговор Лине, щелчки затворов расстрельной бригады, крики боли, канонады выстрелов, мольбы о пощаде и мой смех.
Я срываюсь с места. Пытаюсь сбежать или спешу домой за призрачным шансом на спасение, не знаю.
«А нужно тебе это спасение? Может…того?»
Средний и указательный палец имитируют ствол пистолета и сами собой прижимаются к виску.»
Маски шагнули ближе.
— Ах, какой милый мальчик! — Бажена обняла за шею Женщина в Белом. — Пойдём с нами!
— Пойдём с нами! — с другой стороны его взяла под руку Женщина в Красном, раскрыла алые губы и медленно провела языком по щеке.
— Пойдём с нами! — зашелестели голоса вокруг…
Медленно взмахивая крыльями, над рекой воспаряла устрашающего вида чешуйчатая тварь – сошедший со страниц древних легенд дракон. Сиреневая чешуя сверкала в лунном свете, хищно разинутую пасть усеивали два ряда острых зубов, а в прищуренных змеиных глазах пылало пламя. Передние лапы угрожающе ощетинились кривыми когтями, а задними существо бережно сжимало бесчувственного Рэндала.
- Хельга из Хафенберга
...Между прочим, совы крадут Луну, — назидательно произнёс старик. — Каждую ночь. Нет, каждое утро. Они не в силах расстаться с королевой сов – Луной, потому уводят её подальше, в самый укромный, тёмный уголок. Совиная свита весь день охраняет королеву, ревностно оберегая её державный сон...
На его лбу проступала татуировка: черная окружность с тремя черными кругами, нанизанными на нее один за одним. Знак солнцемера... Пришелец обошел все грядки, все посадки, заглянул чуть ли не во все строения, а после что-то записал в красивый кожаный блокнот
Они не в силах расстаться с королевой сов – Луной…
По морю, полному звёзд, идёт корабль...На многие, многие, многие дали видно лишь тёмную, усыпанную острыми блестяшками звёзд полноту.
В субботу днем в кафе было совсем немного народу, играла легкая музыка. За одним из столиков сидел молодой человек. Он то и дело смотрел на часы. Двери кафе растворились, и в помещении появилась фигура в темной мантии. Посетители уже хотели поднять шум, но дружно выдохнули: поверх черного капюшона была надета яркая бейсболка с логотипом курьерской службы.
Смерть огляделась и подсела к суетному парню.
<...>
-А ты как?
-Нормально, теперь нормально. Всего пара месяцев у психолога и я как огурчик. Вот кстати, приглашение тебе.
Смерть аккуратно взяла протянутую открытку с приглашение на свадьбу.
-Мы посоветовались и решили, что хотим тебя на свадьбе видеть. Тем более если бы не ты, никакой свадьбы не было.
– Вот же ты глупая! – рассмеялась колдунья. – Стала бы ты сама, к примеру, тарелки просто так бить, подушки рвать или стены грязью мазать? Так что не беспокойся. Будешь и жива, и здорова, и облик человеческий сохранишь… А теперь, милые дамы, прошу к столу.
Тут подала голос скромно молчавшая в углу старушка-рабыня.
– Мне бы, госпожа, просто яблочка. Кусочек. Маленький.
– У тебя завтра с утра срок выходит? Вот утром и возьмёшь. На дорожку.
На берег Сулех-Айлата пришли все, кто мог ходить, ибо понимали, что решалась судьба Зедан-Ала. Появился и Хасан, весь в черном, с девушкой в белом платье, белокожей и золотоволосой.
Покинула Чароит свой дом в стволе старейшего из всех деревьев Терриуса – дуба-великана – и отправилась в странствие по землям, вразумлять добрым словом совиный народ. Селенит же осталась наместницей, исполняя волю княжны.
Этим и воспользовался Щуур. Одной безлунной ночью, когда тоска по небесной владычице особенно сильно сковала сердца совиного народца, мышиный княжич наслал своё войско в лес, где стоял дуб-великан, с наказом уничтожить белую сову.
Полчища летучих мышей наводнили лесные окрестности, наводя ужас на жителей леса. Верные Селенит воины отважно встретили враждебных чужаков, и немало пало их в схватке с неприятелем. Выстояла совиная стража, уцелела и Селенит, но как же горько ей было после сражения слушать проклятия собратьев, постыдно покинувших небесную битву и невозмутимо отсиживавшихся до самого исхода сражения в ветвях деревьев. Не желали они более видеть среди себя белую сову, не хотели подчиняться ей, считая себя лучше и достойнее. В слезах и горечью в сердце покинула Селенит с горсткой преданных ей сов любимый лес, обретя новый дом в далёких и снежных, как её оперенье землях...
Короткий крик.
Тьма.
Красный свет голограммы понемногу затухает. Толпа наверху покидает церковь. Слышу смех, меня зовут сослуживцы, голова раскалывается. В мозгу вихрь мыслей, но все они вертятся вокруг лежащего на полу револьвера.
– Да! Да! – твердят голоса. – Жми на курок!
Боком ползу к дымящемуся трупу Старика. Плечо и колено ноют с удвоенной силой.
Смех.
Проверяю барабан – три патрона.
Подношу ствол к виску.
Смех.
Стоны.
– Да! – орут голоса.
В куртке старика звонит телефон.
Неизвестный номер.
– М-м-м… Привет…
Писк.
Все равно ей до принцессы как до Гималайской вершины. Она грубая и все время шипит, как кипяток. Еще и дерется. Если честно, то Вика больше напоминает мне дракона, а не принцессу.
- А ты ее… это самое…
- Съешь? – мрачно шучу я.
- Не, перевоспитай. Драконы ж не людоеды какие, а вполне интеллектуальные создания.
- Проще съесть.
- Да я серьезно! Сам подумай, у тебя в твоей собственной пещере номер восемьдесят девять будет своя личная принцесса.
- Я никогда не смогу ее перевоспитать...
... хозяйка оказалась стройной белокурой красавицей, которая встретила девушку, словно самую дорогую гостью.
Придя в себя, Крашер обнаружил, что лежит на полу. Голем стоял по стойке смирно, не выказывая, каких либо действий. «Ублюдок» находился у варвара в руке, точнее то, что от него осталось – гарда и часть обломанного клинка. Превозмогая боль, Крашер ползком обогнул истукана. Дэрморон по-прежнему сидел в кресле, но теперь он был скорее мёртв, чем жив. Обломок меча торчал у него из шеи
Наконец-то я нашёл свою крошку. Вот она лежит такая, спокойная, такая холодная, такая…мертвая. Джессика заметно уменьшилась в размерах. Её бледная кожа вся испещрена мелкими, словно паутина морщинами. Глаза, некогда светившиеся задором, теперь остекленело, взирают на пустоту. Я отдёргиваю пропитанную кровь юбку и прижимаю Джессику к себе. Скупая слеза течёт по моей щеке. Горечь утраты душит меня. Я хочу выкричаться. Хочу выпустить свою боль. Но вместо крика лишь жалобно скулю, словно побитая собака. Протяжные взмахи крыльев выводит меня из оцепенения
Впереди чароплет, две седмицы его не видать было, — мрачный, губы поджаты, зенки впавшие омутами темнеют. А за ним малышка лет четырех отроду. Личико чистенькое, свежее, кудри золотые, глазищи васильковые в землю скромно потупила — ни дать ни взять светлый дух с небес на землю грешную спустился.
Ниньян работает над загатовками для Грона,рядом её живые кошки Мау с Авой.
Май,наставив пистолет на Юльку,приказывает сыграть ему что-нибудь на скрипке
И вдруг Феликс замер: по-настоящему опасная вещь невинно лежала на витрине среди прочих канцтоваров -- нож для разрезания бумаги
"Сошлись по осени в Совином лесу три девушки"
Девушек зовут Энни, Милдред и Розмари Рок.
Но при этом Розмари Рок, та что в красной шапочке, только притворяется живой девушкой. На самом деле это дух местного болота, который при жизни был мальчишкой.
В работе мне хотелось подчеркнуть, что это именно переодетый мальчишка.
Кроме того, мне хотелось придать всему рисунку некоторую как бы витражность, так как одна из девушек дочь священника, да и разговор все время крутится вокруг церкви.
Энни и Милдред еще живы, и им даже светит солнце, но волосы Розмари, а на самом деле болотный туман, уже начинают опутывать их.
На рисунке так же изображены и лес, и река.
Иллюстрация и к отдельному эпизоду, и ко всему рассказу в целом.
Но девочку что-то отвлекло: на женщине был такой же газовый платок, но только черный с золотыми нитями. Выглядела она нарядно, но на самом деле была одета во все только черное: черная бисерная сумочка, переливчатое платье из черной парчи, лакированные черные туфли лодочки. И улыбка у нее вовсе не добрая, а коварная! Теперь все ясно! Ведьма! Соперница! Попалась!
Мрачный жнец медленно направился к барной стойке, взгляды присутствующих внимательно провожали темную фигуру. За стойкой никого не было.
—Эй, бармен, где ты?
—Приветствую, — с пола поднялся молодой человек в клетчатой рубашке и широко улыбнулся. Увидев смерть, он совсем не испугался, а скорее наоборот: улыбка стала еще шире. Наверное, это был единственный бармен в городе, готовый обслужить мрачного жнеца. И единственный человек, с которым можно было нормально поговорить.
—И ты от меня прячешься? — притворно возмутилась Смерть.
—Ой, а от тебя разве спрячешься! Как придешь, так и все.
—Ох, не напоминай.
Смерть устало села за высокий стул. Вся ее поза, помятый и понурый капюшон говорили о том, что у мрачной властительницы жизней день не задался.
И вот мы на месте. Я распаковываю упаковку мелков и принимаюсь рисовать.
Я решила нарисовать русалку. Мама и Мишука одобряют мой выбор. Желтые волосы. Зеленый хвост.
Синие глаза. Самое сложное – нос. Они мне всегда не даются, эти носы. Но если я напортачу,
то русалка обидится. И я стараюсь изо всех сил. Мишука стоит, держась за коляску, и внимательно
следит за моей работой. Ему явно нравится русалка: он уже трижды показал на нее пальчиком и
сказал «Гык-гык!» Пока мама не видит, Мишука принимается грызть мелок, я ему не мешаю, я слышала,
что в меле есть кальций, и его едят, когда это нужно организму. А Мишукиному организму вечно что-нибудь
нужно: то мел, то резиновые подошвы, то обои, то железная миска.
Такой уж он, растущий Мишукин организм.
Тихая мелодия качнула подкупольный мир, и точёный стан взвился в волшебном танце. Волосы танцовщицы всколыхнулись серебристым шлейфом. Филдрэт невольно замер, как замирает путешественник, ненароком увидевший белую чайку посреди свирепствующей бури. Хрупкая и ранимая, она билась в клетке шатра, готовая разбиться, поломать крылья, но вырваться на свободу. Сердце Филдрэта сжалось. Ему захотелось протянуть к белой птице руки, скрыть её в ладонях, прижать, уберечь.
В этот момент исчезло всё. Исчезли зрители, шатёр, все куклы. Был только лик, озарённый танцем, и чернильные глаза, зовущие утонуть в их глубине.
И Филдрэт тонул. Там, на дне, он задыхался и умирал. А потом вынырнул позади неба.
У ног танцовщицы разлились зелёные луга, вересковый ветер рождал в груди сладость, расправляя лёгкие. Филдрэт снова дышал. Там, в мире танцовщицы. Тонкие кисти взмывали вверх, длинные волосы падали на плечи и бёдра, разбиваясь волнами, — и Филдрэт понял, что до сих пор не видел ничего прекраснее.
Хельга сняла дублет, оставшись в одной нижней рубахе и штанах. Ночь уже остывала, но для северянки и осенью здесь было довольно тепло.
Княжич по-прежнему бездумно глядел перед собой. Хельга с силой провела ладонью по его лбу, размазывая колдовской сигил. Бажен вздрогнул, на миг сбрасывая пелену с глаз, но мгновением спустя вновь опустил голову и замер.
Суеверный народ востока звал его Сноправцем, или Трёхликим. Был он старше мира, заботливо взращенного и выпестованного им. Облик его вселял страх и заставлял трепетать любого смертного. Высокий как гора и мощный как океан, однако ж, этот колосс был легче южного ветра. Голова его была наделена тремя лицами, обращёнными на восток, запад и юг.
Юношеское лицо с задорным взглядом зелёных глаз из-под рыжей копны и сомкнутыми в лукавой ухмылке губами смотрело на утренний восток. Взор его одаривал почивавших снами, полными необыкновенных приключений, рискованных и бесшабашных.
На полуденный юг взирал лик прекраснейшей женщины с золотисто-абрикосовыми локонами и очами синими как летнее небо. Чувственная линия нежных губ хранила в себе мечтательность и тайну. Кого из спавших касался взгляд красавицы — видел яркие и сладкие любовные сновидения.
В вечерний запад вглядывалось лицо древнего старца. Подслеповатые, сощуренные глаза его почти не видны были из-за ниспадавших на лицо, белых как снег прядей волос. Иссохшую, тонкую кожу, подобно растрескавшейся песчаной корке, полосовало множество рубцовых морщин. Тонкая линия губ глубокой складкой-дугой была заломлена вниз. Коли кого настигал взор старика, тому во сне являлись покой и благость.
Юношеское лицо с задорным взглядом зелёных глаз из-под рыжей копны и сомкнутыми в лукавой ухмылке губами смотрело на утренний восток. Взор его одаривал почивавших снами, полными необыкновенных приключений, рискованных и бесшабашных.
На полуденный юг взирал лик прекраснейшей женщины с золотисто-абрикосовыми локонами и очами синими как летнее небо. Чувственная линия нежных губ хранила в себе мечтательность и тайну. Кого из спавших касался взгляд красавицы — видел яркие и сладкие любовные сновидения.
В вечерний запад вглядывалось лицо древнего старца. Подслеповатые, сощуренные глаза его почти не видны были из-за ниспадавших на лицо, белых как снег прядей волос. Иссохшую, тонкую кожу, подобно растрескавшейся песчаной корке, полосовало множество рубцовых морщин. Тонкая линия губ глубокой складкой-дугой была заломлена вниз. Коли кого настигал взор старика, тому во сне являлись покой и благость.
Слева от Еарха простирался серый дым. Тот самый, что покрывал небо каждый день. Только сейчас молодой человек смотрел на него сверху вниз, и сквозь густую поволоку нельзя было что-либо рассмотреть. Выше нее сияли звезды, хоть время было ближе к полудню, вокруг них было только сплошное черное звездное небо. Далеко слева висел желтый сияющий шар, а под ним расступилась ненамного серая дымка.
Пылающий шар медленно двигался, а за ним тянулся дым, закрывая те бреши, что только что были согреты и освещены.
Справа от башни не была ни дыма, ни солнца. Одна сплошная ночь. Земля была покрыта снегом, несмотря на то, что уже пришла весна. Все по ту сторону казалось спящим и замерзшим. Тишина, идущая оттуда пугала не меньше, чем огненный шар слева.
А позади него, далеко-далеко позади, горело светило, похожее на то, что висело слева, но было оно во много раз больше. А еще там стояло множество башен, подобных этим, и все они были озарены солнечным светом.
Теперь незнакомец смотрел на неё иначе - как будто узнал.
— Ах, — сказал он, — постой, так ты – дочь сэра Фила? Славно. Помню такого. У него был хороший вкус… то есть, я имею в виду, на вкус он был хорош. Хотя, впрочем, знаешь, признаюсь, я пробовал и слуг, и господ, но так толком и не научился отличать одних от других…
Он резко замолчал и удивлённо уставился на латную перчатку, с грохотом прилетевшую ему под ноги.
Феб казалось, что ненависть сейчас польётся из неё через край, затопит зал, наполнит ров там, под стеной. Она ненавидела так сильно, что даже перестала бояться.
Если видишь зло, не стой столбом. Сделай хоть что-то. Неважно, что. Неважно, насколько это безумно и каков шанс на победу – действуй. Жалеть и дрожать от страха будешь потом. Она помнила, чему учил отец.
Мужчина вскинул красные брови.
— Дуэль? – уточнил он. – Как мило. Но ты даже не вооружена.
Смерть должна приходить на акт умерщвления живущего в чистой и выглаженной мантии, соответствующей ее рангу. При себе необходимо иметь все необходимые для подписания документы, удостоверения личности, а так же парадную косу, золотую или серебряную на выбор.
В слезах и горечью в сердце покинула Селенит с горсткой преданных ей сов любимый лес, обретя новый дом в далеких и снежных, как ее оперения землях.
А ты что скажешь, огненноволосый? – посмотрел северянин на Келлейна. – Ты тоже считаешь, что бросать добрых людей в тюрьму ни за что – правильно?
– Не знаю.
Келлейн пожал плечами, и тут же пожалел об этом – боль немедленно напомнила о себе. Лучше не двигаться совсем. И не разговаривать.
Метгардец выжидающе смотрел, но Келлейн больше не проронил ни слова. Херш крякнул и махнул рукой.
– С кем я разговариваю? Здесь же отбросы – воры и убийцы…
Он резко сел на лавку....
Если видишь зло, не стой столбом. Сделай хоть что-то. Неважно, что. Неважно, насколько это безумно и каков шанс на победу – действуй. Жалеть и дрожать от страха будешь потом. Она помнила, чему учил отец.
Мужчина вскинул красные брови.
— Дуэль? – уточнил он. – Как мило. Но ты даже не вооружена.
Феб молча вытащила из чехла свой нож. Сказать по правде, он куда больше пригодился бы на кухне, чем в драке. Здравый смысл кричал, что эту дуэль ей не выиграть, но это было неважно. Она была дочерью сэра Фила, который никогда не бежал от боя. Да, один раз он заплатил за это жизнью… после того, как сотню раз победил. Феб очень хотелось, чтобы сэр Эверард был прав о том, что она пошла в отца.
…Зазевался. Уж не знаю, как он извернулся – может, на дыбы вставал? – да только морда рогатая уже передо мною оскалилась! И пролом ещё слишком узкий, зверь шутя перешагнул… Нет! Не пропущу. Отпихнул левой рукой язык-змею, замахнулся топором – э-эх!
…Гром! Меня на колени бросило. Топор выронил, за жерди схватился, а они туда-сюда заходили. Землетрясение? Вихрь налетел, ударил, глаза запорошил. Протираю, слезами давясь. Не пойму, где мушруш? Или… Не гром – рык львиноголового. Не вихрь – удар крыльев орлиных. Это Анзуд на гадину налетел, в бока чешуйчатые впился. Рёв, шипение, визг, вой!
В этот момент исчезло всё. Исчезли зрители, шатёр, все куклы. Был только лик, озарённый танцем, и чернильные глаза, зовущие утонуть в их глубине.
иллюстрация (может рассматриваться как суперобложка) представляет собой композицию портретов героини, Нерона, символики государственной власти, религии , противопоставляя Душу (голубь) Силе (капитолийская волчица)
Портрет ведьмы "через замочную скважину"
Анюта преобразилась: суставы обросли шипами, кожа – чешуёй. Запавшие глаза почернили, будто налились кровью, а потяжелевшая челюсть наполнилась рядами острых клыков.
Рядом крутились кошки – и живые Мау с Авой, и игрушечный, сшитый буквально вчера кот, в котором заклинание еще не иссякло.. " "Через несколько минут Ниньян вернулась в комнату, посмотрела на убранных в коробку котов – и поняла, что нужно вернуть их на полки. Улыбка мальчика – это ведь тоже волшебство?..» (Я нарисовала главную героиню и ее котов. Фон в виде текста- это заклинания, с помощью которых, она делала своих котиков)
Мерсер медленно поднимает руку. Кому предназначался этот знак? Кому-то там, во мраке, но уже поздно. Его люди начинают озираться, и почти одновременно — падать. Безголовое тело стригоя пляшет, как чудовищная марионетка, настигая конвоиров раньше предсмертных хрипов их товарищей. Голова наблюдает бесстрастно.— Бегом, бегом, бегом! — орёт Саймон, стреляя поверх голов. На лице Лизы ужас и брызги крови, но это чужая кровь. Люди Мерсера тщетно расстреливают марионетку, сорвавшуюся с нитей.— Стой, тварь! Стой, или я стреляю! — ревёт Мерсер, направив пистолет на Марту. — Помнишь свою дочь? Помнишь, как ты решил, что я блефую?!
В глазах Марты отражаются сполохи. В глазах Марты — невероятная решимость. О, она помнит. Она всё помнит. Свой стаканчик реальности она получила давным-давно.
Первый и второй этажи, где обитали жители усадьбы, будто затаились – ни звука, ни лишней тени. И Люся отправилась на третий этаж. Поднявшись по лестнице, убедилась, что красавица не отстала, и медленно двинулась вдоль тихих коридоров. Перешагнула через скрипучую половицу, ту самую, что унесла жизни Полетаева и его супруги – спасибо привидениям: научили, где она прячется, коварная. Ткнулась в одну дверь, в другую, но каждая была заперта и не поддавалась.
Вскоре Люся оказалась у лестницы, ведущей на чердак, и уж было собралась подняться, как услышала крик петуха.
«Какая же я глупая, — рассердилась на себя Люся. — Если хочешь поймать преступника, иди к месту преступления». И пошла.
Тихонько покинув дом, она прокралась к курятнику.
«Уже скоро», — сказала она себе, увидев важно вышагивающих петухов, и решительно вошла в полусонное куриное царство. Куры, нахохлившись, сидели на своих насестах. Увидеть преступника — это уже хорошо, но ведь Люся пришла сюда, чтобы поймать его, а для этого требуется оружие. Она осмотрелась. У входа одиноко стояла новая лопата Матвеича, и Люся, не раздумывая, вооружилась, после чего спряталась за бочкой.
— Пойдем гулять, — говорит Вика Селедкина и застегивает на мне поводок...
Когда возвращаемся назад, я замечаю, что между березами и соснами мелькает фигурка принцессы в сиреневом пальто. Гладкие светлые волосы блестят, как чешуя. Губы красные, как кровь битвы. Мы подходим к ней ближе. Еще ближе. Совсем близко. Я не удерживаюсь и ставлю когтистые лапы ей на грудь. Прекрасная!
— Аааааа! Слезь с меня!
Это орет принцесса. Ну, зачем так орать? Принцессам полагается от страха лишаться чувств, разве не так? Тогда я, если б не поводок, мог взвалить ее на спину и воспарить к небесам. В крайнем случае, эта девица могла бы меланхолично взвизгнуть.
Простая внешность и одежда не помеха истинному менестрелю.
Возможно, перед нами новый Дитмар фон Айст
Иллюстрация пытается охватить сюжет рассказа целиком, согласно которому главный герой, средневековый менестрель, совершает путешествия во времени при помощи волшебной лютни и имеет возможность увидеть миры разных эпох глазами успешного артиста для своего времени.
Лампочка выпала из плафона и висела на двух проводах, освещая круг под собой и качаясь на сквозняке, ворвавшемся через распахнутую дверь. Желтый круг то отдалял, то приближал свою грань, словно морской прибой. На другой стороне фотонного моря застыл человек, скрытый мраком. Пляшущие тени и мерцающий свет искажали размеры, но поза, в которой он стоял, сразу выдавала его. Перед нами стоял ребёнок, напуганный мальчик лет десяти.
— Пойдём с нами! — зашелестели голоса вокруг.
— Это… твой сон? — княжич терялся, не зная, на что смотреть. Вокруг танцевало, пело, плясало, волновалось бесконечное море масок, и каждая смотрела на него, пытаясь обойти провожатую и утащить Бажена вглубь скрывающихся в дымке переулков, где на каждом шагу звучала изумительная музыка, раздавался весёлый смех и песни.
— Да. Ты видишь в нём фальшь?
— Нет! Он… он настоящий!
Я немедленно затоптал огонь, обнажил меч и отступил в нишу. Небеса благоволили мне в тот день: приближался всего один тролль. Я хорошо разглядел его: он держал горящую головню. Он громко шлёпал босыми ногами и шумно чесался. Когда он миновал то место, где я скрывался, свет от головни осветил мальчика, и тролль увидел, что верёвки разрезаны. Мерзкая тварь издала урчание, но в следующий миг я вонзил меч ей в спину. Тролль не ожидал нападения, и справиться с ним удалось легко. Я отрубил ему голову, чтобы быть уверенным, что убил.
"...Другие же, идут в Огонь, ради мира. Ради спокойной жизни своей семьи, дома и следующих поколений…»
«А кого-то сей Огонь, словно нежданная буря ясным днём, застаёт в родных стенах и уносит за собою…»
«Так зачем же люди распаляют пламя Огня? Боюсь, что я никогда не найду правильного ответа на этот вопрос…»
- Всё произошло в точности, как с предыдущими поколениями этих горесуществ. Достигнув своего умственного пика, люди возомнили себя богами и стали творить гадости, оскверняя моё тело. Всё повторялось, как движение по спирали.
- Ты их уничтожила?
- …мне пришлось. Они потревожили вечный сон метеора, и тот грозил выпустить свой огонь, лишь бы избавить мой мир от этих зазнаек. И он бы выполнил угрозу, но вместе с людьми и всем живым на мне погибла бы и я.
- И что, Эрра?! Что тогда?
- Я уговорила метеора отпустить лишь часть огненной силы, и он внял моей просьбе...
Он и побежал. Так спешил, дурачок, что не посмотрел на дорогу. А там грузовик... Донни так и замер посреди дороги, с раскрытым от ужаса ртом...
Не только он, все замерло: и грузовик, и испуганная женщина в киоске... И не было ни ветра, ни звука – тишина, неподвижный стоп-кадр, как на фотографиях «за секунду до происшествия».
А потом вдруг появилась эта парочка. Один – чернявый и длинный, такой весь надменный, напомаженный, в костюме и с галстуком. А вторая – красивая и рыжая, с зелёными, как трава, глазами. Молодые совсем, едва за двадцать, наверное. Хотя, кто их разберёт, ангелов… чертей?
Руки медленно и очень осторожно раздвинули стебли. На земле лежал, сверкая и переливаясь, великолепный драгоценный камень глубокого синего цвета размером с крупную горошину. Рэндал осторожно взял его двумя пальцами, опасаясь, что видение тут же растает в воздухе.
Но камень был настоящим. А значит, сон оказался явью. Жители холмов были здесь, и один из них уронил камень. Должно быть, камешек выпал из кармана Носача. А ведь тогда… Рэндал даже задохнулся от восторга. «Значит, всё остальное – тоже реально».
Мама, наконец, достает из сумки бутылочку с мыльными пузырями. Сначала она сама дует, а мы любуемся, как из колечка на палочке вылетают прозрачные легкие шарики, светящиеся на солнце, и улетают вдаль. Я прыгаю и лопаю их, те, которые не успели сразу улететь. Я развиваю скорость. Лечу все быстрее и быстрее. Мишука сидит с мамой и смеется.
Смерть должна приходить на акт умерщвления живущего в чистой и выглаженной мантии, соответствующей ее рангу......При себе необходимо иметь..... парадную косу..... золотую или серебряную на выбор....В четверг утром Смерть встретилась с наблюдателем – Багровой Смертью......Смерти нужно всего лишь добраться до Книги Судеб и вписать имя бармена и новую дату смерти, например через 60 лет, а не сегодня..... в рукаве остался лишь небольшой клочок с датой смерти через 60 лет.
Женщина в Белом истаяла облачком пара.
Женщина в Красном растеклась кровавой лужей.
Обступившие их люди один за другим снимали маски, а Бажен всё озирался, тщетно пытаясь уйти от безликих образов, что наседали на него.
– Что вы все привязались к моим стишкам? Хочешь знать, кому я их читаю?
– Ну?
– Драконам.
– Совсем спятил. Каким драконам?
– Они живут здесь. Просто их никто не видит. Но я знаю, что они слышат меня.
Изольда покачала головой.
– Какой же ты ещё ребенок, Рэнди. Веришь во все эти сказки…
– Это не сказки, – медленно произнёс Рэндал, широко раскрыв глаза. – Я видел их. Однажды ночью, они кружились в чудном танце над рекой, и в лунном свете ярко сверкали их разноцветные силуэты.
Однажды, когда Луна была особенно одинока, тени звёзд ожили и обрели форму. Форма заимела крылья. И из теней вышли совы. Первые птицы из птиц. Они стали надёжными стражами и вернейшими слугами небесной владычицы ночи.
Самая тёмная из сов стала их княжной, наречённая Чароит – чёрная сова, черней которой была только ночь. А самая светлая сова, чьё белоснежное оперение могло тягаться с белизной месяца, получила в дар от Луны имя Селенит. И в судьбу ей определено было служить княжне и быть ей верной советчицей и единственным другом.
Кот укоризненно зыркнул, но промолчал. Лишь взялся лапу вылизывать. Под ногами захрустели человечьи кости. «Неудачники. Ума не хватило ни на золото, ни на меч». Кот, оторвавшись от своего занятия, кивнул лобастой головой, соглашаясь с Василисиными мыслями.
Избушка ее стояла на высоких пнях с вывороченными корнями. Крепко стояла, испокон веков. По сторонам от входа торчали из земли несколько кольев, которые венчали человечьи черепа.
Тётушка Алла была у себя. Стоя возле кадки с яблоней она любовно поглаживала золотистые плоды тонкими девичьими пальцами. По обнажённым плечам водопадом струились чёрные как смоль волосы.
– Доброе утро, бабуля, – повернувшись, произнесла тётушка Алла своим прежним голосом.
И посмотрела на рабыню глазами Илайны.
– Вы же обещали, что… не навредите мне, – из-под дряблых век потекли слёзы.
– А разве я кому-то навредила? – небрежным тоном отозвалась хозяйка лесного домика. – Или ты собиралась быть молодой вечно? Так для этого вот такое яблочки нужно кушать. Я корни деревца целый год кровью своей чародейской пою. А потом продаю урожай тем, кто в состоянии заплатить. С того и живу. Потому что сорвать их с ветки могу лишь я.
Что ж, Тумейни, ты имеешь право знать, - решился Трёхликий и признался. – Я тот, кто встретился тебе у ручья, когда ты был отроком. Я та, кого ты встретил дорогой в Тисовом лесу и не пожалел разделить с ней всю свою еду. Я - Иалу, Я - Тэйя. И я - Бадру. Ты уже догадался, кто я такой?
- Сноправец! - еле слышно вымолвил изумлённый старик. – Трёхликий повелитель. Так вот каковы твои лица.
- Да, Тумейни. И ты первый смертный, кому я открылся.
Черноух двинулся на север и вскоре вышел на поляну, залитую закатным солнцем. Зловещий Тур с хозяйским видом расположился у куста боярышника и безмятежно обгладывал ягоды.
Праведный гнев вскипел в груди енота при виде врага. Он разжевал гриб наспидах, и смело двинулся к возвышающемуся над ним зверю.
Не давая себе отдышаться, она стала искать нужную книгу, но не успела отыскать, как из книжного шкафа выплыла молчаливая призрачная фигура. От неожиданности Люся уселась на пол и лишь через секунду узнала в фигуре призрак своего дальнего родственника – писателя Графоманского.
— Здравствуй, дитя, — медленно проговорило привидение.
Светлый княжич Бажен Керастович танцевал. Небольшой пятачок площади окружили люди, застыв бездушными идолами и молча глядя на представление. А посредине кружилась бледная девица с волосами чёрными, как смоль, княжич то подхватывал её на руки, то опускал снова на мостовую, и не смотрел, что глаза у неё мёртвые, кукольные. У людей же вокруг не было даже лиц — одни только пустые головы, без глаз, без ртов, в одинаковых куньих шапках и полушубках, точно скроенных по заказу у одного и того же портного.
Апрель выслушала спокойно, поправила на плече сумку с этюдным ящиком и ответила:
- Да, Всенощная. Именно этого я и хотела.
- Значит у тебя всё будет хорошо.
И Апрель отправилась к морю, собирать ракушки.
Клубок поднялся на четыре мягкие лапы и деликатно откашлялся.
Существо, кажется, собиралось ответить. Возможно, даже что-то по делу, но в этот момент массивные ледяные створки с треском распахнулись, и на пороге возник невысокий толстячок. Розовощёкий, красноносый. Обширная лысина на макушке, обрамлённая остатками седых волос, жизнерадостно пустила зайчика в луче одинокого фонаря. Белая борода задорно топорщилась. Общую картину сходства с новогодними открытками довершал толстый красный свитер. Ни дать, ни взять – добрый Дедушка Мороз в домашней среде обитания.
Холл они проскочили со свистом, и местами даже со звоном – Стелла ненароком зацепила какую-то резную финтифлюшку. За холлом так же быстро промелькнули двери в игрушечный и кондитерский цеха. Возле склада подарков пара йети с грохотом резалась в шашки на поддавки.
– Лентяи! Работать кто будет? – крикнул Генрик на бегу. Йети прервались, чтобы проводить его хмурым взглядом. Один внушительно уронил базальтовый блин, служивший шашкой, на размеченную мелками под игру плиту пола. Первый помощник прибавил ходу.
...а затем у неё на глазах летучие мыши слились в единый клубок из трепещущих крыльев, в чёрную точку, которая замерла среди свинцовых туч.
И раскрылась во что-то другое, громадное и жуткое. Два кожистых крыла, увенчанных когтистыми пальцами, длинный хвост, — вот что успела разглядеть Апрель, прежде чем тварь начала расти там, в небе, накрывая тенью весь город до горизонта. Дождь стал беззвучным, мир провалился во мрак — и из самого сердца мрака вдруг зазвучала песня, прекраснее которой Апрель не слышала.
Я сижу на деревянном стуле, руки прикованы к спинке, наручники давят на запястья, ладони липкие от крови.
— А сама Вика не годится в принцессы? – вдруг спрашивает Джек.
Я возмущенно вскакиваю.
— Что?! Вот эта белобрысая курносая девица с длинными руками?
*****
Говорят, она лучшая волейболистка в школе, в чем я нисколько не сомневаюсь. Тапки Вика подает мастерски и с самых дальних позиций.
— Не годится.
*****
— Ого, это ты мне? Вот не знала, что ты интересуешься одеждой! Постой-ка, ты ведь затем и прожгла юбку, чтоб я купила тебе такую, да? Ах, ты модница! – она восторженно смеется. – Ну, конечно! Как я сразу не догадалась – ты же дракониха, все равно, что девчонка.
– За Социализм! – воскликнул Черноух, и сорвался с места. Трава и кусты по краям поля зрения слились в размытые зелёные полосы.
Подскочив к злодею, он зажал клинок в зубах и полез вверх, ловко цепляясь за шерсть.
Тур завертелся на месте, пытаясь стряхнуть енота, во все стороны полетели комья земли, вывороченной мощными копытами. Дважды Черноух едва не сорвался, но сумел удержаться.
Из колечка показался один большой пузырик, вдруг его подхватило ветром и понесло к моему рисунку. Он приземлился в волосах русалки. И вдруг! Как же такое описать! Она… она ОЖИЛА!!! Вот это да!!! Волосы распушились на ветру, голова поднимается вертикально, она облокачивается и садится на асфальте совсем рядом с нами. В горле пересохло. Кажется, сердце сейчас выскочит из моей груди. Я подпрыгиваю метра на три в высоту. Русалка улыбается и машет нам рукой. Мишука машет ей в ответ. Значит, он тоже видит это!!! Мама пока ничего не замечает. Она набирает смску папе.
Краешком уплывающего сознания она ещё чувствовала горячую ладонь, поддержавшую её, резкий рывок вверх, к загорающимся звёздам, и приятное тепло, окатившее её с ног до головы. А в следующее мгновение она уже парила в метре над землёй, с удивлением рассматривая своё распластавшееся посреди дороги тело, суетящуюся рядом с ним Гашу, её крики где-то вдалеке, словно за перевалом, и несколько туманных тел, печально наблюдавших за происходящим из-за ограды древнего Кладбища.
"Полчища летучих мышей наводнили лесные окрестности, наводя ужас на жителей леса. Верные Селенит воины отважно встретили враждебных чужаков, и немало пало их в схватке с неприятелем. Выстояла совиная стража, уцелела и Селенит, но как же горько ей было после сражения слушать проклятия собратьев, постыдно покинувших небесную битву и невозмутимо отсиживавшихся до самого исхода сражения в ветвях деревьев. Не желали они более видеть среди себя белую сову, не хотели подчиняться ей, считая себя лучше и достойнее. В слезах и горечью в сердце покинула Селенит с горсткой преданных ей сов любимый лес, обретя новый дом в далёких и снежных, как её оперенье землях.
Вернулась Чароит, но не застала любимой подруги в родном лесу. Узнала княжна о сражении и об изгнании верной советчицы и впервые в жизни прогневалась на свой неразумный народ.
— О, госпожа моя! О, владычица ночи! – воззвала Чароит к Луне. – Нет у меня более верных подданных – зависть забрала их верность. Нет у меня более любящего народа – злоба и высокомерие отняли их любовь. Не хочу быть больше княжной тем, кто отвернулся от меня и отнял у меня самое дорогое – дружбу и веру. Забери назад свою волю и повели совам им дальнейшую судьбу".
...Приблизившись к чердаку, Люся ощутила какую-то невероятную уверенность в том, что действует правильно, а потом, будто в подтверждение этих мыслей с чердака донеслись тихие жалобные стоны.
Люся насторожилась. Неужели злодей? Чего это он стонет? Узнать можно было только одним способом, и Люся бегом поднялась по спиральной лестнице.
Маленькое окошко не было бы заметно в безлунную ночь, если бы Люся не видела его в иное время суток. Свечка в её руках освещала лишь пару шагов вокруг. Но больше настораживала Люсю не темнота, а запах, которого раньше на чердаке никогда не было. Запах затхлости и гниения.
— Кто здесь? – спросила она, в душе ликуя, что приблизилась к раскрытию тайны.
В ответ раздались лишь испуганные всхлипы.
— Выходи по-хорошему! – призвала Люся и двинулась в сторону звуков.
То, что двигается она в правильном направлении, подсказали не только уши, но и нос. Чем отчётливее были всхлипывания, тем резче становился запах. И так, шаг за шагом, Люся приблизилась к сундуку, заглянула за него и, невольно отпрянув, зажала нос рукой. Отпрянула она, разумеется, не от того, что дико испугалась незваного гостя, сидящего, уткнув безобразное бледное лицо в не менее безобразные острые коленки, а только от того, что переносить запах, исходящий от этого гостя, вблизи было совершенно невозможно.
— Кто вы? – борясь с тошнотой, спросила Люся.
Всхлипы участились.
— Я спрашиваю, кто вы? – повторила Люся.
Но незнакомец продолжал поскуливать, не произнося ни слова. И в этот момент о себе напомнило молчаливое приведение, которое Люся в волнениях не заметила. Красавица в шкурах вихрем пронеслась от лестницы к сундуку...
...Морской змей терпеливо ждал, когда она зайдет в воду, чтобы притворившись течением, немедленно унести ее подальше от берега. Она бесстрашно купалась даже в шторм. Совершала дальние заплывы. А он всегда был рядом, чтобы оберечь и защитить, и покачать на своей широкой груди. И тогда она засыпала, лежа на волнах, а он хранил ее покой, повторяя слова какой-то странной их песни...
Очнулся колдун, вздрогнул, посмотрел на лучину — двух минут не дремал. Кошка как сидела в углу, так и сидит — белое пятно в затопившей комнату ночной мгле светлеет. Стянул с руки браслет-оберег, сжал в кулаке, острые грани в ладонь впились.
— Отпусти, колдун, — девчонка оскалилась. — Думаешь, выслужишься? Вернуть потерянное сможешь? Прошлое оживить не получится!..
Иллюстрация показывает внутреннее состояние Иви: лес, окружающий ее, является иллюстрацией мира, в котором она пребывает из-за своей слепоты. Окружающая ее Аура золотого цвета отражает чистоту ее душу и то, какой особенной является Иви
Главные герои - совы Чароит и Селенит. А также схватка между летучими мышами и совами
На иллюстрации изображен фрагмент рабочей обстановки в комнате главной героини Ниньян. На руках у нее регистрационный белый браслет мага, что свидетельствует о том, что ее магические заклинания очень слабы. На столе разложены выкройки, записи и наброски. Не смотря на то, что ее магия действует недолго и коты «оживают» на несколько дней, она не теряет надежду и продолжает работать.
Дверь бара открылась и на пороге появилась смерть
Её крылья были сотканы из самых невозможных оттенков, а крохотные пёрышки, точно диковинное платье, охватывающие тело, переливались и блестели...Радужную лишили хорошей еды, и её тело ослабло; лишили разноцветья грёз – поблёкла её душа.
Изображен самый таинственный персонаж рассказа - Грон, в двух своих "обличиях": когда он "молодой, привлекательный, с тонкими чертами лица и светлыми волосами", и в образе О'Делани- уже "обрюзгшего мужчины, носатого, седого, с пышными бакенбардами и внимательными карими глазами", с "изящной деревянной тростью". И в центре композиции - синий магический браслет. Город покрыт иллюзиями, хотя кое-где просматриваются старые стены домов. Зима, идёт снег.
«Через пару минут в дверь постучали. На пороге стоял Бели – мальчишка, живший по соседству. К груди он прижимал плюшевую игрушку.
– Ниньян, кот опять сломался, – пожаловался он – звонко, на весь подъезд. – Почини!»
«Они [сны] всегда были полны волокон света и цвета, дивных переплетений красок и бликов, Радужная выхватывала, впитывала оттенки и сочиняла из них свои узоры и видения, сплетая с грёзами людей. Нет, одного лишь человека, это другим, прирученным воларам было всё равно, кому вить сны, а она не делала этого ни для кого, кроме Элоя. О, как она старалась для него!..»
— Знаешь, няня, я бы не удивилась, узнав, что это она по ночам из петухов кровь высасывает, — заявила с ног до головы намыленная Люся.
— Бог с тобою, что ты говоришь! – отозвалась старушка, быстро перекрестившись мокрой рукой.
Герой рассказа - юный художник Рэндал, у которого есть чудесный ключ от волшебного мира. Художник верит в существование этого мира, рисует его, однако окружающие считают его чудаком. Последняя его картина – белая башня на закате, на берегу моря. В конце рассказа за Рэндалом прилетает дракон и уносит его в другой мир.
Бой с Мантикором
— Однажды, когда Луна была особенно одинока, тени звёзд ожили и обрели форму. Форма заимела крылья. И из теней вышли совы. Первые птицы из птиц. Они стали надёжными стражами и вернейшими слугами небесной владычицы ночи.
Самая тёмная из сов стала их княжной, наречённая Чароит – чёрная сова, черней которой была только ночь. А самая светлая сова, чьё белоснежное оперение могло тягаться с белизной месяца, получила в дар от Луны имя Селенит. И в судьбу ей определено было служить княжне и быть ей верной советчицей и единственным другом
Медленно-медленно выпрямилась она, и от ее ног побежали по воде круги – все шире, шире… вот уже все озеро взволновалось, заходили волны, как перед штормом, вздыбились длинногривыми конями, всплеснули чаячьими крыльями – и поднялась из глубин всем волнам волна, едва ли не выше городской мечети. Искристо-голубая, окаймленная белой пеной, вздымалась она все выше… и показался в сверкающих брызгах корабль с оборванными парусами.
