– Ты… предлагаешь мне… его убить? – я с опаской посмотрел на Иру, но она всё еще шуршала обертками.
– Я предлагаю облегчить участь всем.
– Как?
– Тут я не советчик.
– Дим, тебе крепкий чай? – Ира стояла против света, измученного лица и мешков под глазами было не видно, и мне вдруг подумалось, что она очень милая и нежная. А потом воображение, спасибо гаду Димитрию, нарисовало живую картинку. Ночная кухня, придушенный стон боли и отчаяния и возня трёх тел на матрасе.
– Я… я сейчас. Крепкий, – я выскочил из кухни и сколько–то стоял, упершись руками в стену коридора. Потом зашел к Мишке и вытащил засаленную подушку без наволочки у него из–под головы.
Так они продолжили путь через лес втроем - Ли, Рино и голова.
Рино таскал ее повсюду, не выпуская из рук, а однажды сказал чуть удивленно:
- Да, конечно, я никогда тебя не брошу... - а потом взглянул на Ли. - Она попросила, чтобы я обещал это. Голова разговаривает со мной.
- Я тоже с тобой разговаривать могу, - недовольно пробурчал тот в ответ. - Выбрось ее и поговори со мной.
- Я не могу ее бросить, - очень серьезно ответил Рино. - Я же обещал, что не буду так делать.
На одной из страниц Книжной Земли встретились два героя – он и она (из разных страниц книго-планеты). Они стали вместе листать Книго-Землю, вклеивая новые и новые страницы.
«В руках» у них – Звезда Мыслей, вокруг которой они «вращаются»! (что чётко показано на картине).
Созданный ими дивайс – Муха Мошкар – глотает жетоны к наболевшему смеху.
А смех – ладный – никуда не исчезает, а пролезает в клюввклюв-любовь зрелого блеск-мысле-плеска.
Главный герой – вершинный шутник, сеятель красоты и семян здравомыслия.
...Это оттого, что он – аннулирует силу из конца, противоположного радости, и выкидывает фантастичные фокусы!
Вот диалог между ним и его спутницей (которая тоже – светоч):
— У тебя – супермаркет любви в брюках?!
— В трюках.
Так вот!.. У главного героя – “супермаркет любви” в легендарных брюках, и – в трюках!.. Он – спонсор слова: чудо.
...В силу чего – благовозвращается девственность на планетОиде Яйцер-Драйцер, (где допрежь – блистер планеты созрел в Зверя).
Чудодейственный вершинный шутник – проворно проворит мах молнией-Кией (которая возникла в чикчИрах его)... И делает Зверю – гамбит-буккакэ, вбивая гол ша-ухУ – временем новой реальности!!!
...“Из легендарных брюк Красавеллы... стрелой... (без жажды сражения: стрелой вЫметавшего из стручка ядрА) – взмывает молнистая Молния-Кийя (ко Зверю). Одновременно... – его (Зверя) – звериный взбрызгивающий вопль наслаждения!!!”
...После чего Зверь превращается в ничто! Ибо планета – оголИлась!!! (...Фасон блистера – «ГОЛ»!)
И тогда!.. Яйцер-Драйцер планета, – сделавшись девственной (т.е. оставшись – без (в облике Зверя) блистера, – созрела к скруглёвыванию ноосферы...
Сказочный лес дышал сыростью. Там стояла то ли ранняя осень, то ли холодное лето. Вечная, незыблемая на первый взгляд картина.
Лес был куда дальше, чем казалось из комнаты, и Андрей быстро выяснил, что добраться до него не так-то просто. Ноги увязали в густом клейком иле, каждый раз неохотно отпускавшем свою добычу. Несколько раз он падал. А однажды ушёл под воду с головой — глубина болота оказалось очень разной, приходилось выверять, обдумывать каждый шаг.
Полные грязи сапоги гирями болтались на ногах, пытались соскользнуть. Они, конечно, не спасали ни от влаги, ни от холода, но Андрей скорее бы сразу умер, чем согласился тащиться по мерзкому скользкому дну без них.
И да, комаров тут действительно было завались. Полчища, тучи, орды комаров — в воздухе стоял неумолчный писк.
Когда Андрей, усталый и изъеденный, добрался до берега, то уже почти не чувствовал ног. Пальцы на руках еле гнулись, ногти посинели. Но, по крайней мере, он не утонул, не встретил Маму, и Чиж, верный Чиж всё время был рядом. Легко скользил по воздуху, и Андрей очень жалел, что не умеет так же.
..Гай, усаживаясь обратно на кушетку и занимая любимую позу – ноги согнуты и подтянуты у груди, руки сложены «полочкой» на коленях, подбородок на них.
Я этот домик тогда только купила, соседей не знала, вот и подумала, что это какая-то старенькая соседка у меня сидит. Не сказать чтобы я обрадовалась – ведь никто её сюда не приглашал, – но и возмущаться не стала.
– Здравствуйте, бабушка, – говорю.
Молчит бабушка.
Я снова:
– Здравствуйте!
Не отвечает.
– Ну ладно, – говорю. – Будем пить чай молча.
Но пока я с чайником возилась, она исчезла.
Когда они выбрались на крышу, сероглазый подошёл к краю. Он долго окидывал взглядом живописный вид на гавань, пришвартованные суда и залитый алым заревом океан, чей мягкий плеск волн о сваи был слышен и здесь.
– Недурно. И, кажется, я почти не слышу людей.
Славяна с ужасом и восторгом провожала взглядом улетающие в небо огоньки и никак не ожидала увидеть нависшую прямо над собой чёрную, будто сотканную из мрака, фигуру. Славка увлеклась и забыла о страшном молчаливом «водителе» телеги. Жуткий взгляд из пустоты заставил оцепенеть неосмотрительную девчонку. Лохмотья балахона колыхались как живые и казались в тумане подвижными щупальцами огромного чудовища. Славяна тряслась, прижимая огонёк к груди, но не могла сдвинуться с места или отвести глаза от затягивающей тьмы на месте лица возницы.
– Здравствуйте, – не вытерпев молчаливого ожидания, брякнула Славка.
Мы сели на пригорок спина к спине, и Маруська уставилась на небо, словно ожидая чего-то. Я тоже подняла голову и увидела, что по небу медленно ползло плотное облако, а за ним угадывалась луна. Ночная жизнь словно бы притаилась, но мне отчётливо слышались голоса. Будто где-то очень далеко пел женский хор, да так ладно лилась песня, что пробирала до глубины души, хотя слов я разобрать не могла. Песня была странной: то она звучала весело, а то чудилась в ней тоска, словно невеста зазывала своего жениха и не могла его дождаться.
Казалось, Джиоти не всегда была такой омерзительной. Казалось, когда-то давно она умела улыбаться, смеяться и даже любить...
- Я была тонкой, как юная пальма, - скрипела она по вечерам, в часы хорошего настроения. - Моя кожа светилась золотом, а глаза - изумрудами... Тысячи людей поклонялись мне... Как же я была молода...
«Я видел колебания магнитосферы гиганта и его смертельно опасных радиационных поясов. Скорректировав траекторию полёта, я перевёл «Исиду» на автопилот и откинулся в кресле. Оставалось только ждать..».
Главная: «Он с детства испытывал бескрайнее почтение ко всякого рода лабораториям, а эта была самой необычной из всех, виденных им прежде. В небольшом помещении с трудом разместилось два стола, холодильник, шкаф, вытяжка, сейф и медицинская автоматизированная кушетка. И всё было нежно-голубого цвета, с серебром, будто не рабочее место, а комната в отеле высшего класса.»
Дополнительные: «Длинные волосы девочки бились на ветру чёрным вымпелом, а походка казалась механической.».
«Обычный набор грузов для удалённых научных станций. Из списка выбивалась только одна позиция: «Экзоскелет микролаттисовый, модель ПД-2099, рост 140—150, цвет апельсин».»
«Улыбаться или хмуриться будете так, что объект позавидует: будет не просто похоже, а будет точно так, но ещё и фотогенично. А теперь закройте глаза, прикрепите маску и расслабьтесь: процедура начинается.».
Несколько дней Ишино с ужасом ждал дождь, а когда тот, под удары гонга, начался, лес снова наполнил топот. Бегущие - тонкие и бледные, заглядывали в Храм, но, лишь завидев Сунити, убегали, и Ишино смеялся. Долго, лихорадочно.
Они сидели у входа, на ступенях, и навес укрывал их от дождя.
Сунити хмурилась, кутаясь в сари. Она пахла морской солью и была спокойна, как океан, который не стоило тревожить.
Это был знакомый тропический лес. Вот оно – дерево с тем самым крондендроном, цветок от которого Тиаран приколола к своим волосам. Ренар с кровоподтеком на лице лежал на боку, свернувшись в клубок у дерева. Рядом возвышался вооруженный туземец с бесстрастным разукрашенным лицом. У друга были связаны сзади руки. Сам он был какой-то помятый – видно было, ему досталось после побега Гартенгера.
– Ренар… – с болью и жалостью протянул он, глядя на бедного друга. Потом зажмурил глаза, пытаясь вымарать из памяти вид связанного Ренара на дне озера, свое глупое любопытство и все два последних дня своего злосчастного путешествия в Лирусс. Гартенгер открыл глаза – а картинка так и осталась назидательно смотреть на него из озера.
тропический лес, герои (Ренар и Гартенгер) и туземцы с копьями.
Но Рино не слышал - от него осталась только голова, лежащая в снегу и луже крови у дороги. Бледное ангельское лицо, широко распахнутые малахитовые глаза... Ли, подняв голову с земли, прижал к груди, и в раскрытый в беззвучном крике рот потекли слезы.
- Прос... Ти... прос... ти... Рино...
Губы Рино дрогнули.
- Ли, - шепнула голова. - Пообещай мне, что никогда не бросишь меня...
«Айри ворочалась с боку на бок, прижимая колени к пустому животу, и истории голубя сплетались у нее перед глазами в один бесконечный поток: мальчик-принц вылетал из окна, превращаясь в короля-птицу, невзрачный соловьишка обрастал металлическими перьями, а застенчивый паренек собирал на столе собственные железные крылья.»
О том моменте, когда я приблизился к предельному импульсу почти вплотную, а Эри открыла дверь.
И увидела чудо.
Мерцание «магии» над моей ладонью. До сих пор помню очарованный вздох, и как Эри назвала моё имя. Прозвучало оно незнакомо. Грустной нотой, миражом в пустоте. Этот момент наверняка сохранил ключ-пульс, но я до сих пор не проверил. Мне нравится думать, что когда из памяти исчезнет всё, или почти всё, я смогу пережить его снова. Я усиливаю импульс, он пронзает запястье, кровь становится болью. Обрывки тумана наливаются красным, осыпаются на белый пол. Надо мной, над людьми вокруг – чёрная пустота неба. Испытательный зал кажется сделанным из бумаги – такой он и есть. Матовое стекло рвётся, как прозрачная плёнка, и я вижу правду.
«Там, под сводом неба, зияла бездна – оборотная звезда, источник теми. Джит не видела его, но знала, что оно есть. Чёрное солнце.»
+
«Джит шла по тракту на север, и дорогу ей освещало вывернутое наизнанку солнце.»
Героиня, её фильтр, отсекающий всё «ненужное», — и начало падения этого фильтра.
Цитаты: «Еще тридцать лет назад, сказал он, у нас не было технологии, позволяющей вмешиваться в естественные настройки организма. Но человечество всегда мечтало о фильтрации. В дело шли медитационные техники, йога, танцы с бубнами и прочий шаманизм. Но сегодня мы знаем: за процесс фильтрации отвечает регион мозга под названием таламус. Вернее, его оболочка, тонкий слой тормозных нейронов ─ «сетчатое ядро таламуса». Отключая нейроны сетчатого ядра, мы можем блокировать ненужную в данный момент информацию.»
+
«Базовые настройки открывали мой разум для очень широкого потока информации. И теперь я понимала почему: еще не определившийся с профессией юный человек должен узнать как можно больше об этом мире. Об обществе и его социальных слоях. О профессиях и тенденциях. Чтобы правильно выбрать свой путь.
Потом кто-то становился специалистом высокого уровня. Как я, например. И вынужден был отключиться от этого потока, чтобы не мешать своему развитию.»
+
«Новости, эмоции. Новый фантастический фильм о средневековой Японии. Поэзия. Самоучитель по игре на гитаре ─ со встроенным приложением для нейрочипа: «вы научитесь играть за два дня». Приложение, правда, стоило недешево.
Эмоции, новости. Неудивительно, что шеф остался недоволен мной в конце месяца.
Но я уже не могла остановиться.»
Торжествующе вскричал Шерегор. Иладрис выбросил щит вперёд как мог, но клинок уже вонзился в тело, а крепкая темнокожая рука, продолжая движение, вошла через брешь, погружая сталь в плоть по самую рукоять.
Иладрис посмотрел на пронзённый бок – рубашка стремительно набухала кровью.
– Вот и всё, – сказал Шерегор.
Нет. Ещё не всё.
Не отпуская щита, Иладрис ухватил правой рукой эльфа за запястье. Попался!
Теперь они стояли, разделённые щитом, но сцепленные. Шерегор почуял неладное, рванулся. Дёрнулся клинок в теле, бок пронзила невыносимая боль. Иладрис захрипел, из глаз брызнули слёзы. Черпай силу в боли! Черпай в боли!!!
Изо всех сил он сжал запястье Шерегора, и тонкая рука хрустнула. Эльф взвыл и разжал оружие. Иладрис рванул руку на себя, впечатывая врага в изодранную сталь, и, держась на остатках воли, поднял щит вместе с эльфом.
Затуманенные слезами глаза углядели рядом один из обелисков. Стиснув зубы, Иладрис шагнул и с размаху приложился щитом с распластанным телом о камень. Оторвал неподъёмную ношу, чувствуя, как в боку растекается жидкий огонь, ударил снова. И снова. Ещё! Получай!
Обмякла чужая рука, и Шерегор кулем свалился под ноги.
Мальчик поднялся и осмотрел себя. Шорты, майка, кеды. Пальцами ощупал нос, уши, волосы, проверил брови.
– Да всё с тобой отлично, – заверил волк. – Бледненький немного, но к твоим желтушным волосам и бирюзовым глазкам очень даже подходит.
– Спасибо, – проговорил Марк. Он с любопытством исследовал взглядом сад.
Мальчик сделал глубокий вдох и улыбнулся. Сад, наполненный мелодиями свиристелей, соловьёв, щеглов, казался дружелюбным и защищённым местом. Деревья укрывали травы и цветы от солнца, а те в признательность благоухали мёдом. То тут, то там по тоненьким лучам дневного светила спускались серебристые листочки яблоневого цвета. Их не тревожил даже ветерок. Он ласково играл с былинками и волосами Марка.
– Тут очень хорошо, – признался мальчик. – Но, знаешь, мне как-то неспокойно.
– Почему?
– Да кому же это будет спокойно, если про себя он знает только имя?
– И фамилию.
– Ну, и фамилию, да.
– Ты прав. Даже Ирий покажется темницей, если не помнишь кто ты и откуда. – Волк почесал задней лапой за ухом. – Хочешь помогу?
– А ты можешь?
– Я – нет. Но Василиса Премудрая может.
– Где её искать?
Волк заломил уши:
– Не торопись так, Марк. Я покажу тебе дорогу, если ты взамен поможешь мне.
– Давай, – охотно согласился мальчик. – Выбора-то у меня нет.
– И верно, – волк щёлкнул пастью. – Давай я отведу тебя к Премудрой, а ты в саду потом всем скажешь, что я – герой.
– Кому это всем?
– Всем птицам, зверям, травам, – волк поднялся на лапы заходил кругами вокруг мальчика. – А то придумали себе, что я злодей какой-то. Знаешь, как они меня называют? «Страшный серый волк». Трынделки.
— Ты чего смеёшься? Кофе хочешь?
— Тебе тоже Якоб прислал кишпанский?
— Сам выращиваю.
— Ну давай.
Сели за кофейный стол. Пока бестелесные руки накрывали столик скатертью, наливали кофе, ставили сливки, выкладывали мармелад, — Лена всё смотрела на Кощея. Ест, что ли, совсем мало? Кости так и выпирают. Его бы скорей Костян звать, а не Кощей.
Дождавшись, пока она отвлечётся на кофе, Кощей хрустнул пальцами, щёлкнул — и погас свет, а к столу поднесли свечи. Следом по центру появилась ваза с лилиями.
— Тоже сам выращиваешь?
— Тоже.
Немногословный, отметила Лена. Не скупой. Красивые жесты — тоже не проблема. Хорош был бы, если бы не костлявость и не слава вся эта мрачная. Да ещё если бы убивать его не надо было.
К кофе подали сдобные рогалики.
— Вкусно, — с опаской похвалила Елена, глядя, как Кощей орудует вилочкой и ножом. — Хорошие у тебя слуги.
— А то.
Драконы почуяли неладное. Они отдали больше, чем когда-либо. Больше, чем кто-то мог бы использовать. Они хотели взлететь ещё выше, дёргались и рычали, но огненный водоворот расширялся, затягивая внутрь и их. Кожа на лице Хено покрылась ожогами, одежда тлела. И когда он понял, что больше не выдержит, он отпустил силу высоко вверх.
Отпустил всю.
Белая вспышка столбом взметнулась над горами, сжигая драконов в их собственном пламени. Хено остался лежать в центре выжженного круга. Богу умереть не так просто. Но это неизбежно. Драконов больше нет. Значит теперь для богов в мире нет источника жизни. Им всем придётся уйти.
А той ночью я проснулась, как будто кто в плечо толкнул. Открыла глаза, смотрю, вся комната залита лунным светом, и так светло, что каждый предмет ясно виден, каждая линия. Ещё вижу, что на моём столе кто-то сидит, похожий на кошку. Сначала подумала, что это наша Тишаня, однако та обычно ночует в сарае, где ловит мышей, да и ростом она маленькая. А на столе сидела, повернув голову к окну, незнакомая полосатая кошка. Мне она показалась преогромной, чуть ли не с барана. Длиннющие усы на большой голове топорщились в разные стороны.
- А ну хватит! - гаркнул он так яростно, что даже Каменное Племя, толпившееся поодаль, отступило назад.
Все боялись шаманство отшельника. Что уж таить, Мору на доброго колдуна совсем не был похож. Он, со своими пепельными спутанными волосами, тонкими когтистыми пальцами, крючковатым носом и круглыми глазами... Он сам был похож на демона.
Иоки был прав - у Мору болели крылья. Но боль немного стихла, поэтому он, справившись с эмоциями, принялся за ритуал изгнания.
Обмазавшись оленьей кровью и бросив в костер остатки целебных трав, он приказал оторвать оленью голову от тела.
- Брат Олень... Брат Олень... - зашептал Мору, баюкая в колдовском танце рогатую башку. - Брат Олень, расскажи, как изгнать демона из этого дитя... Расскажи, поведай...
Запахло горьким ягелем, шерстью, еще сильнее - кровью.
Краткое описание главного персонажа: одет в кожаные обноски и износившиеся ботинки ; крепкого телосложения; на голове корона, светящаяся жёлтым светом и имеющая вкрапления из изумрудов; через плечо сумка с одним из двух крюков; левой рукой показывает кулак сопернику; правой рукой раскручивает крюк на верёвке; имеет щетину; серьёзный взгляд, направленный на соперника.
...Морщины дернулись в ухмылке, потом весь остов Хозяйки медленно зашевелился в слоях тряпья и обвисшей кожи: она порылась в корзине в углу и вдруг протянула леденец на палочке. Лиловый, круглый, облипший травяной трухой и сором…
- Тебе, - сказала Хозяйка. – Вкусно?
Ничего слаще, чем этот леденец, на свете не было. Раз дают сладкое – значит, любят,..
...Лишь у самой земли Васик крылья расправил, когда уже не верил никто. Йешку так придавило, что ещё самую малость и лететь бы Васику дальше без наездника. Но ничего, стиснул зубы, вытерпел…
Работа это обложка к данному рассказу. На ней изображены 2 главные героини, на фоне страны - Италии, в которой проходят все события описанные в рассказе.
Девушки тянутся к друг другу, но не смогут дотянуть, потому что скоро одна из них исчезнет, по вине другой, ведь она выбрала не дружбу, а магию..
Проводник так и не появился. Зато Тропа сама легла под ноги, стоило переступить границу Леса. Она выглядела точь в точь как пять лет назад. Когда мы с Дэем вышли из Города.
Тропа была сама по себе. Она шла через Лес, но Лес был отдельно. Тоже сам по себе.
сцена
ужина в логове леснушек, они наивно и добродушно впустили Анну в свой дом,
и она это понимает, но в то же в время в смятении думает, воплотить ли свой
план в действие и убить хранителей леса, либо уйти за лес в другой город.
Я подкрался
незаметно, неслышно. Ступал след вслед, чтоб снег не хрустел, и когда
оставалось несколько метров и пара огромных раскидистых елей, мне
показалось, что за костром кто-то есть, кроме Потапыча. Отсвет пламени мешал
разглядеть странно двигающуюся двухметровую фигуру с непропорционально
длинными руками.
За неделю снег укрыл землю, спрятав постыдную наготу черной земли, но сугробов так и не появилось. Что ж, оно и хорошо. Ли с мешками за плечах и Рино с головой в руках шли, останавливаясь под деревьями, где было чуть суше.
- Сегодня голова мне рассказала о том, что если в засохшем лесу посадить отрубленную руку за три часа до рассвета, а потом полить ее кровью из безымянного пальца, то к вечеру рука станет деревом, которое никого не подпустит к себе, и под которое можно спрятать что-то ценное...
Ли напряженно выдохнул. С каждым днем «истории головы» становились все безумнее, и теперь это не на шутку тревожило его.
- А голова не хочет рассказать тебе о том, почему она сейчас без тела? - язвительно спросил Ли, и Рино потупил взгляд.
- Я уже спрашивал. Она сказала, что это очень страшная история, которую я пока не готов узнать.
Человека она уже не напоминала. Лишь что-то… слепленное из камня и света. Кожа огрубела, лицо исчезло, сменившись коркой со щелями глаз и провалом рта. Волосы превратились в ярко-голубые иглы. Некогда тонкие трещины расширились, обнажив сияние, рвущееся из пустоты.
Чиро обратила на Гина огненно-синий взгляд и будто бы увидела себя со стороны. Отступила. «Не слушай его!» — мысленно закричал Гин, но она всё пятилась и пятилась, пока не упёрлась в стену. Камни на её теле начали сходиться, трещины истончились и пропали. Но часть кожи так и осталась серой.
— Человек, — усмехнулся Хайм. — Человек! Ты? Всемогущие боги!.. — Он расхохотался. — Нет, кристаллик, нет, нет, ты не человек, не нужно строить на этот счёт заманчивых иллюзий. Ты всего лишь предмет; камень, что обратится дымом и прахом, когда я вытяну из него всю энергию. Всё, что в тебе есть, суть сила природы, заключённая в хрупкую оболочку, и сила эта моя — по праву высшего существа.
— Заткнись, — прохрипел Гин.
Хайм подбросил один из аллитеитов, поймал, снова подбросил.
— Я человек, — прошептала Чиро. — Я… живая.
— Ты мертва, — резанул колдун, — мертва, как и всякий камень. Не более. То, что ты двигаешься и говоришь, может обмануть разве что тебя одну. Даже твой друг со мной согласен. Ты ведь согласен, не правда ли?
Хайм поставил сапог Гину на грудь и надавил. Гин стиснул зубы.
— Не слу…
Но договорить не сумел.
«Никто не спрашивал, зачем здесь ребенок. Так вышло, значит, судьба. Каждый из них оставил мальчишке что-то своё, забрав людские слабости. И теперь он скакал на тонких оленьих ножках, следуя за Хено по кучам палой листвы. Рыжая шёрстка с белыми пятнами, острые уши, а лицо — совсем детское, со смешными круглыми щеками. Не человек и не зверь. Лесной дух.»
«Не только драконы собирали силу. Тень ползала у их ног, ловя каждую каплю, охая и обжигаясь. Она становилась всё плотней, пока не приняла облик человека в белом, с серпом за поясом и колокольчиками в длинных волосах. Атэ. Бог времени.»
Они продолжили идти, навсегда попрощавшись с Севером.
И уводил мальчик слепого шамана по замерзшему морю, и уходили они к горизонту, исчезая в лучах рассветного Солнца.
И никто не знал, что ждет их там, где кончается вода.
Даже боги
Октябрьская даже не посмотрела, открыто ли окно. Врезалась в стекло так, что побежали трещины. На короткий миг зависла с той стороны, словно приклеилась, а потом начала медленно падать назад и исчезла.
Я расправил крылья и рванулся, не зная, не думая, как я справлюсь с оконной рамой, но тут полтора часа вышли.
Воля подошёл к пристани и без сил опустился на камни. Столько лет он думал о мести, и вот теперь он словно выгорел изнутри. Сзади раздался шорох. Воля не обернулся, он знал кто это. Хоттабыч брёл по берегу и тащил за ногу мёртвого Буратино.
Ледяное царство мёртвых Нифльхель. Обитель девяти миров под властью уродливой великанши Хель. Подземный мир всех бесславных ублюдков. Таких, как и он теперь…
Лейф уныло брёл по колено в сером тумане и ощущал стоны и скрип под ногами. Это Хель водит своим ножом по железному блюду. Старуха скучает. Она ждёт его…
Впереди высится большой черный камень, и на нем сидит закутанная в плащ фигура. Лица не видно, но, похоже, женщина. Что же, даже сама Хель не заставит его дрожать и пресмыкаться.
Лейф подошёл ближе и вздрогнул. У ног незнакомки он увидел прислонённый к камню меч. Он узнал бы его из тысячи – его меч.
Женщина хихикнула и выпростала из складок плаща руку, в её пальцах на золотой цепочке покачивалось «копьё Одина». Конечно, он больше не достоин носить этот знак. Его лишили вещей, которыми так гордился отец… и которые завещал сыну…
Голос был тихим, но прозвучал требовательно:
– Расскажи о себе, человек. Славен ли был твой путь? Добился ли ты успехов?
Лейфу трудно было произнести эти слова, но он ответил:
– Мой путь был короток. Я не добился ни славы, ни добычи. Оказался недостоин Валгаллы. Потому меня встречает не Отец богов, а ты.
Женщина покачала головой:
– Значит, ты не жалеешь, что выбрал путь воина?
Волчонок невесело усмехнулся:
– Судьба предначертана богами. Мои предки всегда брали плату железом. И кто я такой, чтобы отринуть зов крови? Ты спрашиваешь, жалею ли я? – Волчонок с тоской вгляделся в тянущуюся до горизонта ледяную пустыню с редкими клыками серых гор, клубящиеся чёрные тучи и прошептал: – Если бы я только мог всё вернуть.
Он закрыл глаза, чтобы скрыть вспыхнувшее в них отчаяние, но не смог удержать стона, когда память, словно издеваясь, развернула перед ним ослепительно яркую картину недавнего прошлого.
Чёрный драккар, увенчанный драконьей головой, стремительно рассекающий чужие воды. Хлопающий на ветру красно-белый парус и радостные лица его побратимов…
Голос женщины вернул его из верхнего мира в нижний:
– Моря и реки отныне закрыты для тебя, Лейф Вегардссон. В царстве Нифльхель лишь одна река, имя которой Гьёлль. Ни люди, ни боги не могут преодолеть её. Но по своему слову, проведу тебя по золотому мосту Гьялларбру туда, где по праву твоё место.
– И где же моё место, Владычица Хель? – мрачно произнёс Волчонок, уловив в словах богини насмешку.
– А как ты думаешь, герой? Разве это не твоё тело лежит на земле со спущенными штанами? Разве не тебя зарезала, как кролика, слабая женщина? Скажи мне, Лейф, ты ещё любишь её?
Волчонок тяжело вздохнул:
– Я не знаю, Владычица Хель. Мне казалось, я встретил… встретил ту, которую искал всю жизнь, но я ошибся.
– Да, ты ошибся! – неожиданно громко воскликнула богиня. – Ошибся не единожды. И я вовсе не Хель. Хотя, имя похоже. – Она сбросила плащ, и Лейф зажмурился от сияния золотого доспеха. – Здравствуй, эйнхерия!
– Хельг? – прошептал ошеломлённый викинг. – Как такое возможно?
– Разве ты не рад мне?
Лейф бросился к ней, обнял.
– Я не могу поверить. Но как же ты оказалась в Хельгарде? Ты жива или мертва?
– Разве я не говорила, что мой отец бог?
– Так ты…
– Валькирия. Одна из тринадцати дочерей Одина. Самая любимая. – Хельг лукаво прищурилась. – Потому отец разрешает мне пошалить в Мидгарде. Там я и встретила тебя, мой герой. А теперь скажи мне, ульфхеднар Лейф Вегардссон, что Хельг отныне твоя женщина!
Волчонок притворно нахмурился, но потом тряхнул головой и рассмеялся:
– Ты – моя женщина!
...Подойдя к костру, он бросил в огонь оленью башку, и наблюдающие люди шумно выдохнули. Столько мяса даром...
Но Мору на них было плевать.
Он хитро улыбался, глядя, как огонь кусал шерсть и плоть, слизывал кровь, прыгал по рогам.
- Нравится ли тебе подношение, Хозяин Огня? - прошептал шаман.
Хозяин Огня промолчал. На такие пустяковые вопросы он не хотел тратить свое время.
- Хорошо, хорошо... А ну, волченыш, подойди сюда.
Иоки подошел робко, боязливо косясь на сгорающую оленью голову. Люди подступили ближе, полукругом обступив костер, шамана и одержимого мальчишку.
- Мама... - тихо позвал Иоки. - Мама, мне страшно... Сердце... болит...
И мать, и хромой отец мальчика стояли здесь же, среди соплеменников. Они молчали и на сына не смотрели.
- Пока в тебе злой дух, ты им не сын, - грубо сказал Мору. - А сердце болит, ибо сам Хозяин Огня поможет мне. Будешь упираться - помрешь, понял?
Мальчик ничего не понял, но кивнул.
- Хозяин Огня, помоги... Хозяин Огня, помоги...
Словно молитва, призыв вырвался легкокрылой птицей и растворился в дыму.
- Хозяин Огня, отзовись... Приди...
Мору закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел перед собой... себя. Двойник Мору сидел в костре и увлеченно грыз олений рог.
- Боги, как я уродлив, - скривил губы шаман.
Вокруг была пустота. Ни людей, ни Степей - только Мору, костер и Хозяин Огня. Руки покрылись волдырями - где-то там, в Мире Людей, реальный Мору, забывшись, сунул руки в огонь. Боли не было. Злости не было. Солнечная магия Мору залечит ожоги, когда шаман вернется из транса в земное тело.
- Как мне изгнать злого духа из этого одержимого ребенка, Владыка Огня? - задал Мору главный вопрос.
Двойник перестал грызть рог.
- Злого духа? - удивился он и фыркнул. - Люди так глупы.
Мору не нашел, что ответить, только спустя несколько минут выдохнул:
- Этот Иоки... Он не человек.
- Пусть так, - кивнул Хозяин Огня. - Но ты спасешь Каменное Племя только его смертью.
Молчание.
- А убивать ты не будешь, - закончил мысль двойник. - Ты же шаман, которого наказала Природа. Раз так, то людям ты помочь не сможешь. Мальчик не одержимый, Мору. Мальчик - это подарок Природы.
Хозяин Огня задумался.
- Или посланник, отправленный с целью вернуть кое-что важное Северу... Как бы то ни было, никто в нем не сидит. Ступай, Мору. Расскажи им.
...В чудовище, перемазанном красной глиной, трудно было узнать её любимца. Мокрый пёсик дрожал и радостно взвизгивал, норовя лизнуть хозяйку в нос. Леся прижала его к груди, пачкая драгоценное одеяние…
...– Хобат! – единодушно воскликнули люди, напугав Умку. Щенок зашёлся звонким лаем, выдираясь у Леськи из рук. Девочке с трудом удавалось удержать это мечущееся скользкое чудо. Она и не заметила, как приблизившийся жрец величественно простёр над её головой руки.
Кривые круглые буквы не сразу сложились в слова. Ким опустился на пол рядом с кушеткой, расправил смятый в кулаке листок, перечитал и обреченно закрыл глаза. Но это не помогло. Синие буквы пробрались под веки и светились там, как указатель аварийного выхода. Только выхода не было:
«Простите, что не отпускаю вас. Тело вышло из строя. Но это временно, оно справится. За ним просто надо немного присмотреть. Вы спрашивали, во что я люблю играть. Я придумала. Заколдованную спящую принцессу в пещере охраняет чудовище, доброе и терпеливое. А когда принцесса очнётся, они вместе станут хозяевами этого мира. Круто, да?»
Иллюстрация изображает главного героя произведения (экзаменатора), который, как кукловод, управляет одной из учениц истории по прозвищу «пигалица».
...В пабе «Ноздря дракона» было шумно и весело: разношёрстная публика развлекалась, как могла. Здесь привечали всех: от самого мизерного, бездомного пикси до аристократа из высокого Двора.
Всем находилось место. Даже Подкидышам.
Сидя за барной стойкой, в тени, Фэй наблюдала за постояльцами. Вон чудна́я Дама из Неблагого Двора с жабой на голове, рядом – фэйри-новичок, некто «Дядюшка» в набедренной повязке из мха и паутинок... Чуть поодаль – пара друзей из Благих: целители, что лечат людей в человечьей больнице. Один одноглаз, как пират, другой – сух и скелетообразен...
По правую руку дерутся брауни, что заглянули на крынку сливок. По левую – крохи эльфы пляшут джигу на чьей-то ширинке. А в соседнем зале, среди танцующих, хохочет, извиваясь, бесшабашная фэйри с хлыстом...
– На, Фэй. Лопай, – сказал Рыжий Роб, ставя перед Фэй здоровенное, третье по счёту, блюдо.
Та улыбнулась.
– Спасибо.
Роб сразу приподнял бровь.
– Да что с тобой сегодня? Ты какая-то...
Фэй поскорее нахмурилась и, не ответив, стала есть.
Она изо всех сил старалась сохранять каменное лицо. Оно не должно было выражать пробудившиеся чувства.
...Впрочем, мне стоило беспокоиться не о нём, а о миссис Уиллоу, которая с треском вывалилась мне наперерез сквозь живую изгородь.
Не буду врать, по сравнению с теми, кто вылез из могил, она держалась неплохо, хотя Пушистик, Тыковка, Мистер Усатик и прочие изрядно обгрызли ей лицо. Она с трудом переставляла ноги, с которых гроздьями свисали зомби-кошки, намертво впившиеся зубами в плоть.
Соседка вытянула руки, и скрюченные пальцы не схватили меня лишь чудом. Я отшатнулся, налетел на пожарный гидрант и кувырнулся через него головой вниз...
...Интуиция толкнула Ифа к фургону. Захлопывая дверцу, он уже видел, как вихри начинают подползать друг к другу и разрастаться, сливаясь в один.
Иф нажал на газ и стал разгонять машину в надежде, что Трещина позволит ему спастись. Но стрелка не поднималась выше сорока, на такой скорости не уехать от стихийного бедствия. Иф видел, как вся земля гиблого места будто очнулась ото сна и, злясь своей немоте и слепоте, закручивалась в единый беснующийся ураган.
– Да, работа… Вообще-то мы закончили, Коржик. Терраформирование завершено, климат стабилен. В океанах – киты с китятами. Все, понимаешь? Мы свободны.
– …Мы все сделали? Уже?
Адриан пробкой вылетел из шлюзового отверстия, и теперь, тихонько поругиваясь, возился на полу. Девушка покачала головой. Она пыталась разобраться, что же здесь происходило. Обломки механизмов, покорёженный ложемент, что-то похожее на человеческие кости (только бы Адриан с его тонкой психикой не увидел). И занимающая почти всё помещение груда… чего? Если бы знать, чего.
Ролана еле сдержала крик, когда это непонятно что зашевелилось и попыталось подняться на обломки членистых ног.
Нет, она не винила Адриана за тот выстрел, хотя он едва не стоило им жизни. Трудно сохранить хладнокровие, когда нарост на спине внезапно ожившего монстра, вдруг начинает гримасничать и распахивает беззубый рот, обнажая чёрные дёсны, а из его лысой макушки вытягивает, щупальца-нити какая-то каракатица.
Ролана надеялась, что Адриан был слишком испуган, и не обратил внимания на её пронзительный визг.
У Драгомила Вулича не было могилы. Очевидцы говорили что он превратился в шар яркого света и его как бы «втянуло» солнце.
Из своего последнего заезда Анри Руже вернулся один. Он был оглушён случившимся. Ему казалось, что он слышал голос Драгомила, их последний разговор: «– Стой, Анри. Подожди. Я кажется, не затянул колесо. Я не смогу спуститься». « – Тебе не понадобиться спускаться! Ты свалишься к чертям!» И он рванул с места. И Драгомил тот час же полетел за ним.
Нет, он не желал Драгомилу смерти. Этого не было. Просто новый байк просился в полёт и его бесила задержка. Грубость он сказал по привычке.
Вместе с Драгомилом закончилась его сказочная жизнь. Он чувствовал себя опустошенным.
Из оцепенения его вывел Никола Вулич. Юноша пришёл прямо к нему домой:
– Привет. Драгомил сказал идти к тебе, если мне понадобиться помощь. Он говорил, что ты благородный. Я хочу кое-что сделать для брата. Граффити. Вот!
Он развернул рисунок, выполненный в плакатной манере. Просто множество линий, которые скручивались в схематическое изображение двух мотоциклистов.
– Это Драгомир, – он указал на верхний правый угол. – Это ты, – он указал на левый нижний»
Саммах и вправду сидел на поляне. Сидел и трубку курил. Сидел он на поваленном дереве, подстелив под себя собственный хвост.
Рино таскал ее повсюду, не выпуская из рук, а однажды сказал чуть удивленно:
- Да, конечно, я никогда тебя не брошу... - а потом взглянул на Ли. - Она попросила, чтобы я обещал это. Голова разговаривает со мной.
Щупальце выстрелило из воды быстрее мысли. Обвило ногу. Потащило в глубину.
Вместо вопля – пузыри. Вместо воздуха – вода. В рот, уши, ноздри...
Агата шла на дно. Вокруг чернота. Словно разбился о скалы нефтяной танкер. И вдруг...
Задыхаясь, Агата вынырнула у буйков. Забила по воде руками.
– Агата. Сестра, – прошептал кто-то и засмеялся.
Она не успела испугаться. Нечто вновь дёрнуло вниз, окуная с головой; воду наполнило мерцание.
Лес просыпался. Кряхтели, потягиваясь, старые дубы, щебетали без умолку говорливые берёзки. Белки-воровки срывали поспевшие жёлуди, а один пухлый медвежонок деловито рылся в высокой траве. Все, конечно, замечали Йешку: кланялись, здоровались, шутили, жаловались – хозяин ведь и за них в ответе. Но леший только кивал в ответ – некогда. Тяжко было на сердце, оттого что лес свой совсем забросил, но поздно уже отступать.
Неожиданно к ногам с высокого пригорка скатился камушек. Будто кто подбросил. А кто? Никого ведь нет! Я его подняла и смотрю: он буро-зелёный, круглый такой, слегка приплюснутый, ну точь-в-точь как репка, только на одной стороне вмятина, похожая на кошачий след. Чем-то он мне приглянулся, и я положила его в карман платья.
«Но это всё было позже. А на рассвете после ночи, когда я не умер от того, от чего и не должен был умереть, я вышел на крыльцо, вдохнул полной грудью и сел на ступеньку.
Мы накормили всех, кого могли, и вокруг было тихо. Эшли села рядом и протянула мне банку фасоли.
— Последняя, — сказала она. — Как раз для тебя.
Джерри уселся на перила, вертя в руках блок жвачки.
— Ты и её запас? — сказал он с улыбкой.
— Я же знаю, что без неё ты бы сошёл с ума в первую же неделю.
Он рассмеялся.
Где-то вдалеке застрекотал вертолёт.
Я посмотрел на утреннее небо, серое, но всё равно прекрасное, и отправил в рот ложку фасоли.
В жизни не ел ничего вкуснее»
Рядом с ним садится девчонка, незнакомая, красивая...Такие диковинные пташки прилетают только летом, и запоминать их нет смысла – всё равно к осени распрощаются с этими краями и возвратятся домой.
– Я – Лиза, – представляется девчонка. – Не возражаешь, если я тоже тут посижу?
На ужин снова были комариные лапки. Целая миска. С горкой.
Купленный за двадцать тысяч патриков домишко на колесах стал первым крупным приобретением Ифа после образования Трещины.
Холодильник, раковина, плита, безжалостно демонтированные новым хозяином, уступили место ящикам с огнистым порошком, лимонками, сетками-ловушками и канистрами с топливом Фроуд. Запаса питьевой воды, еды в виде тушенки, галет и сахарных леденцов должно было хватить на месяц. Вентиляционные отверстия были тщательно запенены, в туалете установлен восьмидесятилитровый бак. От дополнительных ста литров воды Иф хотел было отказаться, но, поразмыслив, все же решился на лишнюю нагрузку, которая не всегда идет на пользу в дороге.
Еще в прошлый четверг Иф заказал на черном рынке пуленепробиваемые колеса, а всю последующую неделю превращал свой красный фургон в маленькую крепость. Он обшил машину рифлёным фрагрием для защиты от магической дряни, что может встретиться ему на пути, установил бронестекла. Иф тщательно готовился к неизвестности и впервые жалел, что не владеет магией.
В очередной раз оценив готовность фургона к отъезду, он вышел на проспект, припорошенный пестрой палой листвой.
...А так люди просто молчали, не сводя глаз с неба до того самого
мига, когда рисунок превратился в тонкие штрихи...
– Мама, какой красивый «фея-верк»! – воскликнул малыш, стоящий перед компанией взрослых.
– Не «фея-верк», а «фе-йер-верк», – поправила сынишку мама. – Но очень, очень красивый! Папа много денег отдал.
– Папа – молодец!
– Ради твоего дня рождения не жалко! Ты доволен?
– А-га-а! – не отрывая взгляд от неба, с восторгом протянул мальчик.
На иллюстрации изображены главные герои и момент перевоплощения
Волчонка в берсерка.
На иллюстрации изображены главные герои - Йоника и Анкарат
