«По склону холма поднималось жуткое, невозможное создание. Бесформенное, похожее на бурдюк тело неторопливо перебирало пятью тонкими сухими руками: справа их было три, слева – две. Спереди из него вырастало человеческое туловище с дряблой старческой кожей. На длинной шее – одна чуть ниже другой – торчало сразу две сросшихся щеками головы. Одна была обожжена, вторая – покрыта изморозью. Первая принадлежала старику, вторая – младенцу.»
«Сидя в старой харчевне за столом и поедая не аппетитное на вид рагу, двое парней, искушенных легендами о заброшенном замке с сокровищами, слушают рассказ корчмаря Даниса.
" Было нас три друга: я, Люка и Симон. С детства мы неразлучны были, вместе играли, проказничали, как водится".. "И когда я услышал рассказ о долине Янгас, то уговорил друзей отправиться за сокровищам"...
"В общем, мы пришли сюда. Молодые тогда были, глупые, ничего не боялись. Даже не задумывались ни минуты, шагнули за полог. Поначалу разницы и не заметили. Ну, цвета немного другие там, но вроде также всё было как здесь. Я на что-то отвлёкся и отстал, а Люка и Симон ушли вперёд. Только я двинулся за ними, как смотрю, вихрь на них налетел, серый такой, мутный. Я ещё подумал, странно это – ветра-то не было тогда, а вихрь вот взялся откуда-то.
Вихрь покружил вокруг них и рассеялся. Только не было на том месте моих друзей. Вместо них появились неведомые твари с серыми шкурами, длинными когтями и зубастыми мордами. И глаза у них светились!"
Фонарь на столе светился ярко зеленым светом. В нём находились глаза волка, бывшего друга Даниса. Слушая страшилку корчмаря, парни испугались, но старались не подавать виду. Они ведь храбрые охотники за сокровищами. Под впечатлением, два друга так ярко представили себе зловещего волка, что им казалось, будто он находится прямо за ними и вот-вот вцепится в спины длинными острыми когтями. Если бы они знали...»
«Майор встал с колен. Отряхнул ладони от праха, и протянул руку Даше. Та, улыбнувшись, вложила свою ладошку в его ладонь.
Андрей и Витёк выжидающе смотрели на Майора. Впереди тихо мерцал свет маяка.
– Ну что, браты, теперь пошли к маяку, – сказал Майор. – Оттуда нас заберут.»
«Йоширо глубоко вдохнул. Не поддаваться. Старик просто пытается вывести его из себя. Дух – это озеро, и если на его поверхности нет ряби, луна отражается в нём идеально.»
Встреча Эргиса и Кюнней с вороном Суоруном Тойоном
«... Какой я породы?
Какой-то, право, обидный вопрос. Вы же, люди, обижаетесь, когда вас делят на европейцев, африканцев, азиатов? Тогда почему считаете, что британцы лучше персов? Или тайцы лучше египтян? Мы – просто кошки, и не надо нам тут ваших псевдонаучных расовых теорий. Вернее, это они – просто кошки. А я – уникальный.
Ну а если по существу, то я могу выглядеть как угодно. Вот захотелось сегодня быть сибиряком, и буду. Назавтра перехотел – назло всем стал сиамцем. Про цвет шерсти и глаз я вообще молчу. Это мне как чихнуть. А что? Женщинам, значит, можно, а котам нельзя? Где справедливость?
Кстати, о женщинах. Смотрите, видите вон ту? Да не эту, которая сейчас в джип садится, про неё мне сегодня говорить неохота, даже не упрашивайте. А вон ту, что по дорожке вдоль дома идёт, с полным пакетом продуктов из гипермаркета. Да-да, ту, которая только что нечаянно в лужу наступила. Воды теперь в сапоге…
Вот о ней я вам сегодня и расскажу. Только, чур, не перебивать, ладно?...»
«...Кюнней чувствовала, как переполняется живой белой силой и не хотела представлять чёрный мёртвый огонь, пожирающий душу Эргиса.
– Нет, – пробормотал брат. Он двигался только потому, что имел цель. Цель – спасти сестру. Поверни он, выйди из нестерпимо-белого круга земель Правды, и всё кончится. Он разорвёт Кюн на части.
Девочка увидела старые разбитые книги, спрыгнула с высокой медвежьей спины. Неловко приземлилась, рассадила колени. Не обращая внимания на боль, принялась подбирать камушки, пытаясь собрать таблицу. Ничего не получалось. Кругляши разбегались в ладони, не признавая друг друга. Кюн подумала: «Всё пропало! Они разных оттенков белого цвета! Как быть?» Истлевающий Эргис уходил всё дальше. Ещё минута, и брата будет уже не догнать.
В небе закричали вороны. Они стали пикировать вниз и, подбирая один голыш за другим, отдавать Кюн. Огромная чёрная фигура Хара Суорун Тойона скользила над Эргисом, излечивая и окутывая благодатной тьмой.
– Быстрей, милая Кюн! Я полечу вперёд, сберегу твоего брата, а ты догоняй!
Ворон с золотым ободком на клюве – любимый слуга Суоруна по имени Граац каркнул:
– Торопись иначе останешься здесь одной из скр-р-р-режалей!
Девочка послушно кивнула и побежала. Ноги хрустально звенели, касаясь камней, руки не хотели держать ношу, глаза видеть.
Граац крикнул:
– Ступай по тени, ступай по спинам лживых теней…
Девочка наступила на серое пятнышко. Один из воронов разлетелся красным всплеском. Она испуганно вскрикнула, решив, что убила птицу.
Прочие хара загалдели, подбадривая:
– Ступай по теням! Ступай по лживым теням! Делай, что велит Граац!
«Должно быть, ложь, что они умирают. Ерунда! Морок мёртвого мира!» – Кюн прыгала с тени на тень, и земля под ногами ускорялась... »
«Но на самом деле Хмелёк не такой. Под землёй все – суровые, серые, твердые. Но на поверхности, там, где солнце, Хмелёк другой. Я, к своему стыду признаю, что однажды следил за ним. И как-то раз я видел Хмелька одного в лесу. Он сидел на пеньке и кормил белку остатками своего пайка.»
«Я представил себе, как вечер за вечером дядюшка открывает испещрённый запечатывающими символами замок, садится на чертову кровать. В руках он держит свечу и книгу. Новую книгу для старого монстра. И начинает читать. Ему хочется спать, но прилечь нельзя ни на минуту. А на ухо ему шепчет голос. Бесплотный голос Сильвы. Он живёт в складках покрывала, под пыльным пологом, в камнях, плитах пола. Он сулит невиданное блаженство, воплощение любых фантазий и самых тайных запретных грёз. Но дядюшка Джим не слушает, он продолжает читать. Он всё равно ничего больше не может сделать. Воля его уже надломлена. Теперь он может только пытаться не поддаться искушению.»
«Июньское солнце нещадно метало с неба раскалённые лучи.
Оба в чёрных изношенных кимоно, они стояли друг против друга и не двигались. Катаны обнажены, взяты на изготовку. И хотя звон стали ещё ни разу не нарушил тишины укромной лесной поляны, бой уже начался.»
«Фейнгод смотрел в когда-то любимые глаза, и чувствовал, что его мир, до того державшийся на тонком волоске, срывается в пропасть. Какое дело ему оставалось теперь до мира остальных?»
«На иллюстрации символично изображено проклятие семьи Фэй: Енга Фэй (в свадебном наряде) и Лаок удерживающая ее. Также некоторые детали, такие как последняя малахитовая бусина, порванное ожерелье, свадебная лента...»
«...император, совсем рядом, без толпы воинов и прислуги, лишь в окружении волков! Арш смотрела на него во все глаза, старалась запомнить каждую мелочь. Длинные черные волосы, непослушная прядь трепещущая на ветру, золотистый загар, сине-зеленый шелк одежд, широкие рукава, изумрудные браслеты и медальоны… Император смеялся, говорил что-то, – но на террасу долетал лишь неразличимый отзвук слов. Девушка чуть сторонилась и ежилась, когда мимо проходил огромный волк, но улыбалась, кивала, смотрела только на императора.»
«На огромном уродливом существе из веток, человеческих костей, цветов и крови восседала женщина в маске из меди и киновари, облачённая в платье из шкуры белого оленя, на тонкой шее блестел тяжёлый шейный браслет из серебра.
Эргис и Кюн обнялись.
– Прощай, сестра… – обретая голос, прохрипел мальчик.
– Прощай, брат, как жаль, а ведь нам почти удалось спастись…»
«Сзади зашелестело, смачно чавкнула раскисшая земля под чьей-то гигантской лапой – поддразниваемый людским страхом зверь вышел из укрытия.
И тут вдруг над Ивицом поднялась тьма. Развернула слежавшиеся крылья и бесшумно оттолкнулась от земли.
Лес смотрел, затаив дыхание.
За спиной Ивица пролетела смерть. Пронеслась на мягких крыльях и рухнула, придавила к земле голодного зверя. Навалилась гигантской тушей, сминая, ломая кости, кромсая плоть. Смерть тоже была голодна.
Лес дрогнул, пошатнулся от безумного крика боли и обиды обманутого хищника, который сам стал жертвой.
Потрясенные деревья отползали, выворачивая из земли корни. Отступали от жуткой бойни, услужливо давая смерти место.
И смерть пировала, жадно хрустя костьми. Хрипел и стонал поедаемый заживо зверь. А всего в паре десятков шагов от кровавого пиршества корчился на подстилке Ивиц, давясь страхом и отчаянным желанием жить, теряя рассудок и остатки воли быть человеком, пока разум его не накрыла долгожданная тьма».
«...Крёстная выгнулась дугой, выплюнув на грудь Золушке комок липкой белой слюны. И резво задвигала всеми шестью руками, словно пряха. Она вертела и подбрасывала свою крестницу, и плела, плела, плела… Видно, Шестикрылая использовала какое-то заклинание Гнусного Народца, ибо отвратительная блевотина вдруг начала превращаться в подобие одежды. Точнее, платья, – странного, но изысканного, переливающегося и легкого, словно паутинка. При взгляде под определенным углом сквозь юбку даже просвечивали ноги Золушки.
Крёстная поплевала и на волосы девушки: и на голове моей сестры появилась высокая диадема, такой невероятной красоты, что все дорогие украшения моёй матушки на её фоне казались бы жалкими стекляшками.»
