Рядом с ним садится девчонка, незнакомая, красивая...Такие диковинные пташки прилетают только летом, и запоминать их нет смысла – всё равно к осени распрощаются с этими краями и возвратятся домой.
– Я – Лиза, – представляется девчонка. – Не возражаешь, если я тоже тут посижу?
На иллюстрации изображены главные герои - Йоника и Анкарат
На иллюстрации изображены главные герои и момент перевоплощения
Волчонка в берсерка.
...А так люди просто молчали, не сводя глаз с неба до того самого
мига, когда рисунок превратился в тонкие штрихи...
– Мама, какой красивый «фея-верк»! – воскликнул малыш, стоящий перед компанией взрослых.
– Не «фея-верк», а «фе-йер-верк», – поправила сынишку мама. – Но очень, очень красивый! Папа много денег отдал.
– Папа – молодец!
– Ради твоего дня рождения не жалко! Ты доволен?
– А-га-а! – не отрывая взгляд от неба, с восторгом протянул мальчик.
Щупальце выстрелило из воды быстрее мысли. Обвило ногу. Потащило в глубину.
Вместо вопля – пузыри. Вместо воздуха – вода. В рот, уши, ноздри...
Агата шла на дно. Вокруг чернота. Словно разбился о скалы нефтяной танкер. И вдруг...
Задыхаясь, Агата вынырнула у буйков. Забила по воде руками.
– Агата. Сестра, – прошептал кто-то и засмеялся.
Она не успела испугаться. Нечто вновь дёрнуло вниз, окуная с головой; воду наполнило мерцание.
Лес просыпался. Кряхтели, потягиваясь, старые дубы, щебетали без умолку говорливые берёзки. Белки-воровки срывали поспевшие жёлуди, а один пухлый медвежонок деловито рылся в высокой траве. Все, конечно, замечали Йешку: кланялись, здоровались, шутили, жаловались – хозяин ведь и за них в ответе. Но леший только кивал в ответ – некогда. Тяжко было на сердце, оттого что лес свой совсем забросил, но поздно уже отступать.
Саммах и вправду сидел на поляне. Сидел и трубку курил. Сидел он на поваленном дереве, подстелив под себя собственный хвост.
Сказочный лес дышал сыростью. Там стояла то ли ранняя осень, то ли холодное лето. Вечная, незыблемая на первый взгляд картина.
Лес был куда дальше, чем казалось из комнаты, и Андрей быстро выяснил, что добраться до него не так-то просто. Ноги увязали в густом клейком иле, каждый раз неохотно отпускавшем свою добычу. Несколько раз он падал. А однажды ушёл под воду с головой — глубина болота оказалось очень разной, приходилось выверять, обдумывать каждый шаг.
Полные грязи сапоги гирями болтались на ногах, пытались соскользнуть. Они, конечно, не спасали ни от влаги, ни от холода, но Андрей скорее бы сразу умер, чем согласился тащиться по мерзкому скользкому дну без них.
И да, комаров тут действительно было завались. Полчища, тучи, орды комаров — в воздухе стоял неумолчный писк.
Когда Андрей, усталый и изъеденный, добрался до берега, то уже почти не чувствовал ног. Пальцы на руках еле гнулись, ногти посинели. Но, по крайней мере, он не утонул, не встретил Маму, и Чиж, верный Чиж всё время был рядом. Легко скользил по воздуху, и Андрей очень жалел, что не умеет так же.
– Ты… предлагаешь мне… его убить? – я с опаской посмотрел на Иру, но она всё еще шуршала обертками.
– Я предлагаю облегчить участь всем.
– Как?
– Тут я не советчик.
– Дим, тебе крепкий чай? – Ира стояла против света, измученного лица и мешков под глазами было не видно, и мне вдруг подумалось, что она очень милая и нежная. А потом воображение, спасибо гаду Димитрию, нарисовало живую картинку. Ночная кухня, придушенный стон боли и отчаяния и возня трёх тел на матрасе.
– Я… я сейчас. Крепкий, – я выскочил из кухни и сколько–то стоял, упершись руками в стену коридора. Потом зашел к Мишке и вытащил засаленную подушку без наволочки у него из–под головы.
На одной из страниц Книжной Земли встретились два героя – он и она (из разных страниц книго-планеты). Они стали вместе листать Книго-Землю, вклеивая новые и новые страницы.
«В руках» у них – Звезда Мыслей, вокруг которой они «вращаются»! (что чётко показано на картине).
Созданный ими дивайс – Муха Мошкар – глотает жетоны к наболевшему смеху.
А смех – ладный – никуда не исчезает, а пролезает в клюввклюв-любовь зрелого блеск-мысле-плеска.
Ледяное царство мёртвых Нифльхель. Обитель девяти миров под властью уродливой великанши Хель. Подземный мир всех бесславных ублюдков. Таких, как и он теперь…
Лейф уныло брёл по колено в сером тумане и ощущал стоны и скрип под ногами. Это Хель водит своим ножом по железному блюду. Старуха скучает. Она ждёт его…
Впереди высится большой черный камень, и на нем сидит закутанная в плащ фигура. Лица не видно, но, похоже, женщина. Что же, даже сама Хель не заставит его дрожать и пресмыкаться.
Лейф подошёл ближе и вздрогнул. У ног незнакомки он увидел прислонённый к камню меч. Он узнал бы его из тысячи – его меч.
Женщина хихикнула и выпростала из складок плаща руку, в её пальцах на золотой цепочке покачивалось «копьё Одина». Конечно, он больше не достоин носить этот знак. Его лишили вещей, которыми так гордился отец… и которые завещал сыну…
Голос был тихим, но прозвучал требовательно:
– Расскажи о себе, человек. Славен ли был твой путь? Добился ли ты успехов?
Лейфу трудно было произнести эти слова, но он ответил:
– Мой путь был короток. Я не добился ни славы, ни добычи. Оказался недостоин Валгаллы. Потому меня встречает не Отец богов, а ты.
Женщина покачала головой:
– Значит, ты не жалеешь, что выбрал путь воина?
Волчонок невесело усмехнулся:
– Судьба предначертана богами. Мои предки всегда брали плату железом. И кто я такой, чтобы отринуть зов крови? Ты спрашиваешь, жалею ли я? – Волчонок с тоской вгляделся в тянущуюся до горизонта ледяную пустыню с редкими клыками серых гор, клубящиеся чёрные тучи и прошептал: – Если бы я только мог всё вернуть.
Он закрыл глаза, чтобы скрыть вспыхнувшее в них отчаяние, но не смог удержать стона, когда память, словно издеваясь, развернула перед ним ослепительно яркую картину недавнего прошлого.
Чёрный драккар, увенчанный драконьей головой, стремительно рассекающий чужие воды. Хлопающий на ветру красно-белый парус и радостные лица его побратимов…
Голос женщины вернул его из верхнего мира в нижний:
– Моря и реки отныне закрыты для тебя, Лейф Вегардссон. В царстве Нифльхель лишь одна река, имя которой Гьёлль. Ни люди, ни боги не могут преодолеть её. Но по своему слову, проведу тебя по золотому мосту Гьялларбру туда, где по праву твоё место.
– И где же моё место, Владычица Хель? – мрачно произнёс Волчонок, уловив в словах богини насмешку.
– А как ты думаешь, герой? Разве это не твоё тело лежит на земле со спущенными штанами? Разве не тебя зарезала, как кролика, слабая женщина? Скажи мне, Лейф, ты ещё любишь её?
Волчонок тяжело вздохнул:
– Я не знаю, Владычица Хель. Мне казалось, я встретил… встретил ту, которую искал всю жизнь, но я ошибся.
– Да, ты ошибся! – неожиданно громко воскликнула богиня. – Ошибся не единожды. И я вовсе не Хель. Хотя, имя похоже. – Она сбросила плащ, и Лейф зажмурился от сияния золотого доспеха. – Здравствуй, эйнхерия!
– Хельг? – прошептал ошеломлённый викинг. – Как такое возможно?
– Разве ты не рад мне?
Лейф бросился к ней, обнял.
– Я не могу поверить. Но как же ты оказалась в Хельгарде? Ты жива или мертва?
– Разве я не говорила, что мой отец бог?
– Так ты…
– Валькирия. Одна из тринадцати дочерей Одина. Самая любимая. – Хельг лукаво прищурилась. – Потому отец разрешает мне пошалить в Мидгарде. Там я и встретила тебя, мой герой. А теперь скажи мне, ульфхеднар Лейф Вегардссон, что Хельг отныне твоя женщина!
Волчонок притворно нахмурился, но потом тряхнул головой и рассмеялся:
– Ты – моя женщина!
– Да, работа… Вообще-то мы закончили, Коржик. Терраформирование завершено, климат стабилен. В океанах – киты с китятами. Все, понимаешь? Мы свободны.
– …Мы все сделали? Уже?
...Интуиция толкнула Ифа к фургону. Захлопывая дверцу, он уже видел, как вихри начинают подползать друг к другу и разрастаться, сливаясь в один.
Иф нажал на газ и стал разгонять машину в надежде, что Трещина позволит ему спастись. Но стрелка не поднималась выше сорока, на такой скорости не уехать от стихийного бедствия. Иф видел, как вся земля гиблого места будто очнулась ото сна и, злясь своей немоте и слепоте, закручивалась в единый беснующийся ураган.
...Впрочем, мне стоило беспокоиться не о нём, а о миссис Уиллоу, которая с треском вывалилась мне наперерез сквозь живую изгородь.
Не буду врать, по сравнению с теми, кто вылез из могил, она держалась неплохо, хотя Пушистик, Тыковка, Мистер Усатик и прочие изрядно обгрызли ей лицо. Она с трудом переставляла ноги, с которых гроздьями свисали зомби-кошки, намертво впившиеся зубами в плоть.
Соседка вытянула руки, и скрюченные пальцы не схватили меня лишь чудом. Я отшатнулся, налетел на пожарный гидрант и кувырнулся через него головой вниз...
Иллюстрация изображает главного героя произведения (экзаменатора), который, как кукловод, управляет одной из учениц истории по прозвищу «пигалица».
«Никто не спрашивал, зачем здесь ребенок. Так вышло, значит, судьба. Каждый из них оставил мальчишке что-то своё, забрав людские слабости. И теперь он скакал на тонких оленьих ножках, следуя за Хено по кучам палой листвы. Рыжая шёрстка с белыми пятнами, острые уши, а лицо — совсем детское, со смешными круглыми щеками. Не человек и не зверь. Лесной дух.»
«Не только драконы собирали силу. Тень ползала у их ног, ловя каждую каплю, охая и обжигаясь. Она становилась всё плотней, пока не приняла облик человека в белом, с серпом за поясом и колокольчиками в длинных волосах. Атэ. Бог времени.»
Работа это обложка к данному рассказу. На ней изображены 2 главные героини, на фоне страны - Италии, в которой проходят все события описанные в рассказе.
Девушки тянутся к друг другу, но не смогут дотянуть, потому что скоро одна из них исчезнет, по вине другой, ведь она выбрала не дружбу, а магию..
...Лишь у самой земли Васик крылья расправил, когда уже не верил никто. Йешку так придавило, что ещё самую малость и лететь бы Васику дальше без наездника. Но ничего, стиснул зубы, вытерпел…
...Морщины дернулись в ухмылке, потом весь остов Хозяйки медленно зашевелился в слоях тряпья и обвисшей кожи: она порылась в корзине в углу и вдруг протянула леденец на палочке. Лиловый, круглый, облипший травяной трухой и сором…
- Тебе, - сказала Хозяйка. – Вкусно?
Ничего слаще, чем этот леденец, на свете не было. Раз дают сладкое – значит, любят,..
- А ну хватит! - гаркнул он так яростно, что даже Каменное Племя, толпившееся поодаль, отступило назад.
Все боялись шаманство отшельника. Что уж таить, Мору на доброго колдуна совсем не был похож. Он, со своими пепельными спутанными волосами, тонкими когтистыми пальцами, крючковатым носом и круглыми глазами... Он сам был похож на демона.
Иоки был прав - у Мору болели крылья. Но боль немного стихла, поэтому он, справившись с эмоциями, принялся за ритуал изгнания.
Обмазавшись оленьей кровью и бросив в костер остатки целебных трав, он приказал оторвать оленью голову от тела.
- Брат Олень... Брат Олень... - зашептал Мору, баюкая в колдовском танце рогатую башку. - Брат Олень, расскажи, как изгнать демона из этого дитя... Расскажи, поведай...
Запахло горьким ягелем, шерстью, еще сильнее - кровью.
Драконы почуяли неладное. Они отдали больше, чем когда-либо. Больше, чем кто-то мог бы использовать. Они хотели взлететь ещё выше, дёргались и рычали, но огненный водоворот расширялся, затягивая внутрь и их. Кожа на лице Хено покрылась ожогами, одежда тлела. И когда он понял, что больше не выдержит, он отпустил силу высоко вверх.
Отпустил всю.
Белая вспышка столбом взметнулась над горами, сжигая драконов в их собственном пламени. Хено остался лежать в центре выжженного круга. Богу умереть не так просто. Но это неизбежно. Драконов больше нет. Значит теперь для богов в мире нет источника жизни. Им всем придётся уйти.
— Ты чего смеёшься? Кофе хочешь?
— Тебе тоже Якоб прислал кишпанский?
— Сам выращиваю.
— Ну давай.
Сели за кофейный стол. Пока бестелесные руки накрывали столик скатертью, наливали кофе, ставили сливки, выкладывали мармелад, — Лена всё смотрела на Кощея. Ест, что ли, совсем мало? Кости так и выпирают. Его бы скорей Костян звать, а не Кощей.
Дождавшись, пока она отвлечётся на кофе, Кощей хрустнул пальцами, щёлкнул — и погас свет, а к столу поднесли свечи. Следом по центру появилась ваза с лилиями.
— Тоже сам выращиваешь?
— Тоже.
Немногословный, отметила Лена. Не скупой. Красивые жесты — тоже не проблема. Хорош был бы, если бы не костлявость и не слава вся эта мрачная. Да ещё если бы убивать его не надо было.
К кофе подали сдобные рогалики.
— Вкусно, — с опаской похвалила Елена, глядя, как Кощей орудует вилочкой и ножом. — Хорошие у тебя слуги.
— А то.
О том моменте, когда я приблизился к предельному импульсу почти вплотную, а Эри открыла дверь.
И увидела чудо.
Мерцание «магии» над моей ладонью. До сих пор помню очарованный вздох, и как Эри назвала моё имя. Прозвучало оно незнакомо. Грустной нотой, миражом в пустоте. Этот момент наверняка сохранил ключ-пульс, но я до сих пор не проверил. Мне нравится думать, что когда из памяти исчезнет всё, или почти всё, я смогу пережить его снова. Я усиливаю импульс, он пронзает запястье, кровь становится болью. Обрывки тумана наливаются красным, осыпаются на белый пол. Надо мной, над людьми вокруг – чёрная пустота неба. Испытательный зал кажется сделанным из бумаги – такой он и есть. Матовое стекло рвётся, как прозрачная плёнка, и я вижу правду.
Несколько дней Ишино с ужасом ждал дождь, а когда тот, под удары гонга, начался, лес снова наполнил топот. Бегущие - тонкие и бледные, заглядывали в Храм, но, лишь завидев Сунити, убегали, и Ишино смеялся. Долго, лихорадочно.
Они сидели у входа, на ступенях, и навес укрывал их от дождя.
Сунити хмурилась, кутаясь в сари. Она пахла морской солью и была спокойна, как океан, который не стоило тревожить.
Я этот домик тогда только купила, соседей не знала, вот и подумала, что это какая-то старенькая соседка у меня сидит. Не сказать чтобы я обрадовалась – ведь никто её сюда не приглашал, – но и возмущаться не стала.
– Здравствуйте, бабушка, – говорю.
Молчит бабушка.
Я снова:
– Здравствуйте!
Не отвечает.
– Ну ладно, – говорю. – Будем пить чай молча.
Но пока я с чайником возилась, она исчезла.
Славяна с ужасом и восторгом провожала взглядом улетающие в небо огоньки и никак не ожидала увидеть нависшую прямо над собой чёрную, будто сотканную из мрака, фигуру. Славка увлеклась и забыла о страшном молчаливом «водителе» телеги. Жуткий взгляд из пустоты заставил оцепенеть неосмотрительную девчонку. Лохмотья балахона колыхались как живые и казались в тумане подвижными щупальцами огромного чудовища. Славяна тряслась, прижимая огонёк к груди, но не могла сдвинуться с места или отвести глаза от затягивающей тьмы на месте лица возницы.
– Здравствуйте, – не вытерпев молчаливого ожидания, брякнула Славка.
Когда они выбрались на крышу, сероглазый подошёл к краю. Он долго окидывал взглядом живописный вид на гавань, пришвартованные суда и залитый алым заревом океан, чей мягкий плеск волн о сваи был слышен и здесь.
– Недурно. И, кажется, я почти не слышу людей.
За неделю снег укрыл землю, спрятав постыдную наготу черной земли, но сугробов так и не появилось. Что ж, оно и хорошо. Ли с мешками за плечах и Рино с головой в руках шли, останавливаясь под деревьями, где было чуть суше.
- Сегодня голова мне рассказала о том, что если в засохшем лесу посадить отрубленную руку за три часа до рассвета, а потом полить ее кровью из безымянного пальца, то к вечеру рука станет деревом, которое никого не подпустит к себе, и под которое можно спрятать что-то ценное...
Ли напряженно выдохнул. С каждым днем «истории головы» становились все безумнее, и теперь это не на шутку тревожило его.
- А голова не хочет рассказать тебе о том, почему она сейчас без тела? - язвительно спросил Ли, и Рино потупил взгляд.
- Я уже спрашивал. Она сказала, что это очень страшная история, которую я пока не готов узнать.
сцена
ужина в логове леснушек, они наивно и добродушно впустили Анну в свой дом,
и она это понимает, но в то же в время в смятении думает, воплотить ли свой
план в действие и убить хранителей леса, либо уйти за лес в другой город.
