
Лукас взглянул на него с любопытством. Его фонарь стоял на узеньких перилах моста: упадёт или нет?..
- Тебе нужно разрешение, чтобы называть меня другом?
Он помолчал, глядя на небо.
- Я тебе его даю.
Дерри сжал пальцами перила, и ему показалось, что он чувствует дрожь земли, по которой где-то там, далеко, спешат тяжёлые составы.
- Мне нужно было пойти к ним, - тихо сказал он.
Лукас склонил голову набок.
- Что держит тебя сейчас?
Он улыбнулся на удивление в глазах Дерри.
- Ты ведь жалеешь о танце, а не о людях.
Дерри вздохнул.
- Всё равно. Уже поздно.
- Открыть тебе одну тайну? – Лукас взял фонарь, рукавом стёр с стекла осевшие капли влаги. От них остались серые разводы: что дождь, что туман в этом городе – грязь…
Дерри посмотрел на него.
- Они все тебе врут, - спокойно сказал Лукас. – Не бывает никакого «слишком поздно».
Он протянул Дерри руку.
- Если хочешь танцевать – танцуй.
Дерри стоял перед ним, хотел возразить и не мог придумать, что́.
Вот так вот просто.
- Здесь нет музыки, - сказал он.
- Ты и есть музыка.
- К-как это?
- Без человека такой штуки, как музыка, нет в природе. Есть только шум. И мы, решившие, что в нём есть смысл.
Да.
Дерри вдруг подумал: что, если вообще ни в чём нет смысла, пока мы не придумаем его сами?
Он взял протянутую руку Лукаса. Пальцы фонарщика были такими тёплыми, что сразу согрели его собственные.
- Никто не будет над тобой смеяться, - мягко сказал Лукас. – Если хочешь, я закрою глаза.
- Нет, - сказал Дерри. – Лучше я.
Он закрыл глаза, задержал дыхание и прислушался. Ветер, запутавшийся в опорах моста, звучал почти как скрип пластинки в мамином граммофоне. Далёкий гудок паровоза казался братом голоса флейты.