Лукас взглянул на него с любопытством. Его фонарь стоял на узеньких перилах моста: упадёт или нет?..

- Тебе нужно разрешение, чтобы называть меня другом?

Он помолчал, глядя на небо.

- Я тебе его даю.

Дерри сжал пальцами перила, и ему показалось, что он чувствует дрожь земли, по которой где-то там, далеко, спешат тяжёлые составы.

- Мне нужно было пойти к ним, - тихо сказал он.

Лукас склонил голову набок.

- Что держит тебя сейчас?

Он улыбнулся на удивление в глазах Дерри.

- Ты ведь жалеешь о танце, а не о людях.

Дерри вздохнул.

- Всё равно. Уже поздно.

- Открыть тебе одну тайну? – Лукас взял фонарь, рукавом стёр с стекла осевшие капли влаги. От них остались серые разводы: что дождь, что туман в этом городе – грязь…

Дерри посмотрел на него.

- Они все тебе врут, - спокойно сказал Лукас. – Не бывает никакого «слишком поздно».

Он протянул Дерри руку.

- Если хочешь танцевать – танцуй.

Дерри стоял перед ним, хотел возразить и не мог придумать, что́.

Вот так вот просто.

- Здесь нет музыки, - сказал он.

- Ты и есть музыка.

- К-как это?

- Без человека такой штуки, как музыка, нет в природе. Есть только шум. И мы, решившие, что в нём есть смысл.

Да.

Дерри вдруг подумал: что, если вообще ни в чём нет смысла, пока мы не придумаем его сами?

Он взял протянутую руку Лукаса. Пальцы фонарщика были такими тёплыми, что сразу согрели его собственные.

- Никто не будет над тобой смеяться, - мягко сказал Лукас. – Если хочешь, я закрою глаза.

- Нет, - сказал Дерри. – Лучше я.

Он закрыл глаза, задержал дыхание и прислушался. Ветер, запутавшийся в опорах моста, звучал почти как скрип пластинки в мамином граммофоне. Далёкий гудок паровоза казался братом голоса флейты.