«…Ощущая, как царапают сердце ледяные коготки страха, я повернул голову.
По склону холма поднималось жуткое, невозможное создание. Бесформенное, похожее на бурдюк тело неторопливо перебирало пятью тонкими сухими руками: справа их было три, слева – две. Спереди из него вырастало человеческое туловище с дряблой старческой кожей. На длинной шее – одна чуть ниже другой – торчало сразу две сросшихся щеками головы. Одна была обожжена, вторая – покрыта изморозью. Первая принадлежала старику, вторая – младенцу.
Маянка, зажмурившись, завизжала. Мне тоже хотелось завопить, но крик застрял в стиснутом ужасом горле. А существо тем временем, закашляв и закурлыкав с утроенной силой, устремилось прямо к нам, злобно сверкая двумя парами лесных гнилушек в мёртвых глазницах.
Отбиваться мне было нечем, разве что гвоздить кошмарную тварь голыми кулаками. Но вряд ли бы это что-то дало, и я, повинуясь, скорее, лихорадочному наитию, чем здравому рассудку, извлёк из подсумка полную пригоршню серебра. А когда до подползающего чудища оставалось несколько шагов – швырнул изо всех сил.
Две-три денежки пролетели мимо, но остальные ударили точно в цель, угодив в головы и тело. Поляну огласил слитый крик боли. Мелкие монетки рванули кожу существа, точно острые крючья. Из множества ран тотчас хлынуло что-то вроде крови с гноем пополам. Существо завертелось волчком, засипев и заплакав на два голоса. Глаза-гнилушки попеременно то разгорались, то гасли. Чудище корчилось в муках, теряя свои жуткие черты, превращаясь в бесформенную шевелящуюся кучу. Наконец, оно затихло, оставшись лежать зловонной безжизненной горкой...»